Генерал Синицын, пытавшийся не сдавать своих позиций и не идти на большие уступки, попал в неловкое положение. Кругом в городе бушевали страсти, солдаты не признавали прежнего своего начальства, собирались на митинги, ходили по улицам с пением недозволенных песен, слушали агитаторов и становились час от часу все более дерзкими, а ему приходилось сидеть в своем временном штабе и чего-то ждать. А чтоб взбунтовавшиеся солдаты не посмели что-нибудь с ним сделать, держать под ружьем юнкеров и выставить у решетки артиллерию.
Губернатор волновался. И его власть существовала только на бумаге, по привычке. Никто его не слушался, никто с ним не считался. Даже жандармский полковник, который никогда раньше не предпринимал ничего более или менее важного, не посоветовавшись с его превосходительством, теперь избегал появляться в губернаторской квартире и действовал самостоятельно. Своевольничала и полиция. Она не исполняла своих прямых обязанностей: бывали дни, что у подъезда белого с колоннами дома не оказывалось дежурного околодочного и городового. Полиция где-то шныряла, что-то делала, чего-то ждала, на что-то надеялась.
-- Базиль, -- болезненно морщась и томно закатывая когда-то красивые глаза, недоумевала губернаторша, -- я не понимаю, Базиль, что кругом происходит? Почему ты не проявишь своей власти? Зачем ты всех распустил и ничего не предпринимаешь?..
-- Ах, матушка! -- сердито тряс губернатор головой. -- Ну, чего ты не понимаешь?.. Кругом и так скверно и омерзительно, а тут еще ты...
-- Не понимаю... -- не отставала губернаторша. -- Решительно не понимаю... Прикажи действовать... Ну, там кого-нибудь арестуй, кого-нибудь отдай под суд...
Губернатор багровел, задыхался от негодования и молчал...
Губернатору однажды показалось, что все обернулось к лучшему и, наконец, скоро можно будет легко вздохнуть. Самый ловкий и самый услужливый чиновник особых поручений, Анатолий Петрович, пришел с известием, что в городе слава богу, начинается отрезвление, что благомыслящая часть населения вышла из бездействия.
-- Ваше превосходительство, -- радостно докладывал он в присутствии губернаторши, -- революционеры и забастовщики скоро получат должный отпор. Создался союз честных, верующих и патриотически настроенных людей. Как вы изволите помнить, инициативная группа еще в самом начале беспорядков обращалась за содействием... Теперь эти смелые люди начали действовать. Извольте посмотреть, ваше превосходительство, какую газету уже выпустили!..
Губернатор взял газету, развернул, просмотрел, улыбнулся.
-- "За родину и царя"... М-да... Прекрасно!.. Вот даже и не ожидал!.. Прекрасно!.. А я думал, мы тогда напрасно им субсидии отпустили... М-да...
-- "За родину и царя", -- вслух прочитала губернаторша заголовок. -- Мне кажется, Базиль, надо было бы наоборот...
-- Что-о?.. То-есть в каком смысле, наоборот?
-- Здесь, -- внушительно и глубокомысленно пояснила губернаторша, -- поставлена родина раньше царя... Правильнее и патриотичнее "За царя и родину"...
-- М-да... -- пошлепал губами губернатор. -- М-да... А ведь ты, пожалуй, права!.. Как ваше мнение?
Чиновник особых поручений кинул на губернаторшу почтительно-восторженный взгляд.
-- Их превосходительство замечательно правильно и метко сказали!.. Было бы лучше, как их превосходительство полагает!
-- А-а... Ну и как?
-- Вполне исправимо, ваше превосходительство! Надо приказать и переставят: царя впереди, а родину сзади...
Редакции газеты было приказано и она переставила слова. Редакции это не составило никакого труда и никаких хлопот. Но на четвертом номере газеты дело запнулось...
Газету печатали в казенной, губернской типографии. Здесь всегда были наименее сознательные рабочие и сюда раньше с трудом попадали нелегальные брошюры и прокламации. Печатники этой типографии последними вступили в новый профессиональный союз и туго поддавались агитации. Поэтому черносотенная газета и нашла приют в этой типографии. И три номера газеты "За родину и царя" были набраны и отпечатаны без всяких препятствий и хлопот для ее редакции. Но когда уже набирался четвертый номер с новым заголовком, в типографию явились представители профессионального союза.
-- Товарищи! -- обратился к работавшим наборщикам Трофимов, который возглавлял депутацию. -- Давайте-ка поговорим на чистоту!..
Рабочие оставили верстатки и вышли на средину цеха.
-- Вы что же, -- продолжал резко и взволнованно Трофимов, -- соображаете что делаете?
-- А что? -- задетые его тоном, спросили рабочие. -- В чем дело?
-- Дело самое простое! -- насмешливо продолжал Трофимов. -- Вполне сознательно действуете!.. Набираете и печатаете сволочную газетку, злейшим врагам своим помогаете!.. Мы даже "Восточным Вестям" кой в чем спуску не даем, а у вас монархисты орудуют, погромщики! Рабочее это занятие? Не стыдно вам?!
Расталкивая сгрудившихся молчаливою кучкою наборщиков, вылез навстречу Трофимову фактор.
-- Какие тут могут быть разговоры? -- заносчиво закричал он. -- Здесь казенная типография, чего прикажут набирать и печатать, то и обязаны! Наше дело отработать свое время добросовестно и больше ничего...
Трофимов оглядел фактора, седенького, опрятного старика, и сплюнул.
-- Эх, ты!.. Чиновничья твоя душа, продажная, не рабочая!.. Ребята! Неужели вы согласны с ним? Не может быть! Никогда этому не поверю!.. Я вам от имени профессионального нашего союза говорю: бросайте набор! Отказывайтесь помогать погромщикам!.. Правильно я говорю? Кто возражает?
Фактор быстренько оглянул рабочих своей типографии, хмуро сверкнул через очки в пришедших неприязненным взглядом и еще громче закричал:
-- Нас профессиональный ваш союз кормить станет, когда расчет получим? Ребята, не слушайте! Какое нам дело на счет того, что набирать?.. Отказываемся слушать чужих!.. Хватит!..
Кучка наборщиков распалась. Из кучки вытолкнулись двое-трое, они отпихнули фактора в сторону. Один презрительно сказал:
-- Не верещи! Спрячься!..
Другой прямо взглянул Трофимову в глаза и признался:
-- Виноваты, товарищи! Ей-богу, виноваты!.. Вот сколько раз разговор у нас об этом шел, чтобы не набирать черносотенную газетку, да все как-то до конца договориться не могли!.. Слизь вот эта мешала!.. -- он указал рукой на фактора. Фактор отошел в сторону, затем совсем скрылся из цеха.
Наборщики заговорили вдруг все сразу. Трофимова и его спутников обступили со все сторон. Со всех сторон посыпались оправдания, объяснения, жалобы. У Трофимова прояснилось лицо. Выждав пока рабочие немного успокоились, он уже другим тоном, не так, как начал, просто и даже с легкой насмешкой, в которой сквозило добродушие старшего, понимающего и прощающего, коротко повторил предложение прекратить набирать и печатать газету "За родину и царя".
-- Согласны? -- спросил он, чувствуя по настроению рабочих, что они вполне согласны. -- Ну, так давайте рассыпайте гранки! И чтоб впредь ни-ни!..
Гранки были весело и озорно рассыпаны. Новый заголовок, еще не бывший в работе и приятно поблескивавший гарто, был разбит на куски. Блестящая идея ее превосходительства так и не была осуществлена.
46
Прохожие ходили сначала мимо каменной решетчатой ограды, за которой устрашающе выставились жерла пушек, торопливо и с опаской. Улица, где помещался штаб генерала Синицына, сначала пустовала и была тихой и заброшенной. Но как только солдатская забастовка окрепла, мимо штаба люди стали проходить смелее и независимей, а потом появились любопытные, которые подолгу стояли и разглядывали вооруженный двор, юнкеров, несших караул, две пушки и снарядный ящик возле них. Затем любопытные совсем осмелели и начали подшучивать громко и развязно над устрашающим видом штаба, над юнкерами, над генералом.
Хозяином в городе был военный стачечный комитет.
Обыватели скоро почувствовали это. Вместо дружин самообороны, патрулировавших по городу, появились воинские караулы, которые быстро навели страх на кошевочников. В дружинах даже посетовали по этому поводу:
-- Разве мы бы не справились?.. В два счета!..
Солдаты, почувствовав свою силу, вспомнили о начальстве, которое угнетало их, и стали разыскивать наиболее ненавистных офицеров, чтоб расправиться с ними. По казармам гремели угрозы, офицеры, чувствовавшие за собою грешки, попрятались.
-- Все равно! -- бушевали солдаты. -- Найдем, не уйдут от нас!..
-- Поймаем и покажем, как над нами изгаляться!.. Свернем им шеи!..
Военный стачечный комитет решил спасать некоторых офицеров от самосуда и постановил на время арестовать их. А так как опасно было доверять арест солдатам, то комитет обратился к дружинам самообороны. Штаб дружины получил список офицеров, которых надо было задержать, и нарядил несколько групп дружинников для этой цели.
В дружине, где была Галя, произошел спор. Когда стали назначать людей, которые должны были разыскать офицеров, задержать их и отправить в соответствующее место, начальники десятков решительно заявили, что для этой цели совершенно непригодны женщины.
Товарищи женщины освобождаются от этой операции!
-- Почему? -- вспыхнула одна из дружинниц, девушка с которой Галя сидела в тюрьме в одной камере. -- За что нам такое послабление?!. Мы не желаем!
-- Мы вместе с мужчинами заодно!.. -- подхватили еще две девушки, -- это неправильно!
-- Конечно, это несправедливо! -- вмешалась Галя, загораясь и решимостью и стыдом одновременно. -- Напрасно вы считаете нас неженками и белоручками!.. Мы желаем нести всякие опасности наравне с вами, мужчинами!..
-- Наравне с мужчинами! -- подхватили девушки. -- Не нуждаемся в снисхождении!.. Направляйте нас куда угодно!..
Начальник десятка смутился, заколебался, потом с отчаяньем махнул рукою:
-- Ладно! Никакого различия!.. Только не пеняйте потом!
Девушки весело засмеялись и успокоились.
Попозже Галя вместе с четырьмя дружинниками направилась задерживать одного из намеченных офицеров. Шли возбужденные, скрывая друг от друга легкое смущение. Шли на непривычное дело: арестовывать человека. Самсонов, державшийся поближе к Гале, откашлялся и тихо сказал:
-- Замечательно! Вот никогда бы и в голову мне не пришло бы, что буду арестами заниматься!.. Удивительно!
Галя в темноте не разглядела его лица, но почувствовала, что семинарист волнуется и что у него, наверное, щеки пылают и румянец залил веснушки.
-- Самое интересное, -- не сразу ответила она, -- то, что мы даже не знаем его, этого офицера...
-- Сволочь! -- убежденно воскликнул Самсонов. -- Извините, Воробьева... Самая подлая сволочь! Я слыхал о нем от солдат... Этого Айвазова весь полк ненавидит.
Когда пришли на место и стали стучать и звонить в парадную дверь, Галя нервно засунула руки в карманы пальто. Как же это все вот сейчас произойдет? Человек ничего не подозревает, его подымут, может быть, с постели, он будет смущен, растерян... Сердце у девушки забилось быстрее и ей стало тоскливо.
Дверь после долгих переговоров открыли.
-- Никакого поручика Айвазова у нас нет, не проживает! -- сердито, с затаенным испугом ответил человек, открывший дверь. -- Вы ошиблись...
-- Нет, мы не ошиблись, -- отстраняя человека и проходя в переднюю, решительно заявил начальник десятка. -- Поручик Айвазов скрывается у вас. Скажите ему, чтобы он вышел к нам. Ему ничего не сделают. Мы дружина...
В передней на вешалке висела офицерская шинель. Хозяин квартиры перехватил взгляды дружинников, понял, что запираться нечего и растерянно молчал. Из плотно прикрытой двери, ведшей из передней в квартиру, неожиданно вышел офицер. Галя вспыхнула. Она узнала того щеголя, который недели полторы назад приставал к ней. Офицер остановился в дверях, вызывающе оглядел дружинников и прищурил нагло глаз.
-- Ну-с, в чем дело? Я -- поручик Айвазов. Что вам угодно?
Начальник десятка кашлянул.
-- Одевайтесь... У нас имеется распоряжение доставить вас в военный стачечный комитет.
Офицер вздернул голову кверху.
-- Бросьте говорить глупости и убирайтесь прочь! -- насмешливо и злобно крикнул он. -- Поняли? Убирайтесь прочь!
Галя, стиснув зубы, следила за офицером. У нее копилось негодование против него. Она тяжело дышала. Офицер только теперь заметил ее. Его глаза изумленно расширились, потом в них засверкала насмешка. Вкладывая как можно больше глумления и издевательства в свои слова, он протянул:
-- Это что такое? Барышня, почему вы являетесь ко мне в такой компании? Ай-яй, не хорошо!..
Дружинники молчали. Начальник десятка, высокий, рабочий с электрической станции пристально вглядывался в офицера, слегка посапывая широким носом.
-- Хватит! -- вдруг резко и властно произнес начальник десятка. -- Хватит дурака валять, ваше благородие! Насдевывайте на себя шинелку и пошли!.. Ну!
И видя, что офицер собирается спорить, он брезгливо, но успокаивающе объяснил:
-- Если не пойдете с нами, вызовем воинский караул, солдат вызовем. Только сообразите, что нас на это дело послали как раз потому, что если бы солдатикам поручить увести вас в комитет, то от вас и клочка бы не осталось! Любят вас очень солдаты-то!.. Вот читайте бумажку военного комитета да не задерживайте нас!
Бумажку офицер читал долго. На щеках у него наплывали желваки, губы под щегольски подстриженными и нафиксатуаренными усами подрагивали. Галя с нескрываемой ненавистью глядела на его породистое, красивое лицо и с радостной злобой замечала, как тщетно скрываемое смущение выступало на нем легкой дрожью и румянцем.
-- На каком основании?! -- в последний раз вспыхнул офицер и отбросил от себя бумажку. Но это была его последняя попытка. Дружинники окружили его. Потребовали, чтобы он отдал револьвер, оставив ему его шашку. Затем начальник десятка пропустил его вперед в выходную дверь и громко сказал:
-- Товарищи, стрелять разрешается только в том случае, если задержанный попытается бежать... Пошли!
На улице офицера окружили. Двое по бокам, двое сзади. Галя пришлась с правого боку.
-- Без-зобразие! -- пробормотал офицер, сбоку поглядев на Галю, -- причем тут женщина?!.
-- Товарищ Воробьева! -- окликнул начальник десятка, как бы не слыша слов офицера, -- вы можете решить, не отправить ли нам господина поручика в его полк! Как вы думаете?
Галя поняла товарища и почти весело ответила:
-- Нет. Выполним приказ стачечного комитета... Господин поручик, мне кажется, скоро научится уважать женщин!..
Поручик сжался и молчал. Пустынная улица была зловеща и тревожна. Шаги пятерых отдавались гулко, как в пустыне.
47
В комитете стоял вопрос о боевых дружинах.
Сергей Иванович выслушал рассказы товарищей о самообороне, потрогал очки и качнул головой.
-- Получается замечательно остроумно! -- сказал он, насупившись. -- В самообороне люди с бору и с сосенки, не поймешь -- любительский спектакль или серьезное дело.
-- Ребята неплохие...
-- Да не в том дело, что плохие там или красивенькие! Надо сколачивать настоящие боевые дружины! С преобладанием рабочих... Вообще, ерунда какая! Поймали кошевочника и любезно препроводили в полицейский участок!
-- А куда его было девать?..
-- Надо уметь все предусмотреть!..
По предложению Сергея Ивановича, из самообороны были отозваны все партийцы и созданы боевые десятки. Павел был поставлен во главе одного такого десятка. Во главе других встали Потапов, Трофимов, Емельянов.
В боевых дружинах завели настоящую воинскую дисциплину. Их решили хорошо вооружить. В поисках оружия боевики рассыпались по городу и, когда нащупали, что в лучшем оружейном магазине имеется партия хороших наганов и браунингов, то задумались над получением этого оружия. Взять его прямо было невозможно. Магазин был закрыт, и торговля не производилась, да хозяева и не продали бы наганы и браунинги революционерам, забастовщикам. Среди продавцов магазина был свой человек. Он сообщил, где хранятся револьверы и патроны к ним, и вызвался помочь. Несколько боевиков, которых повел за собой Трофимов, вечером нагрянули к закрытому магазину, сбили замки у железных штор, ворвались внутрь и стали выкидывать ящики и пачки на улицу. Там их подбирали на подводу, и в полчаса все, что нужно, было сделало. Когда хозяин спохватился, когда набежали люди, боевиков уже и след простыл.
Раздавая новенькие, проверенные наганы и патроны к ним боевикам, Потапов радостно похохатывал:
-- Теперь мы богатые!.. Теперь, товарищи, нас голыми руками не возьмешь! Дудки!..
Галя попала в боевую дружину под команду Трофимова. На короткое мгновенье печатник поколебался принимать девушку. Но быстро оглядев ее, он неожиданно для самого себя осветился мягкой улыбкой и добродушно проворчал:
-- Ну, пусть!.. Только знайте, я никому никакого снисхождения. Тяжело будет, не посмотрю, что женский там пол!..
-- Я понимаю... -- покраснев, кивнула головой Галя.
-- То-то же!..
Многие остались в самообороне и были огорчены этим. Особенно огорчался гимназист Добровольский.
-- Я на баррикадах был! -- плакался он. -- Спросите товарища Воробьева! За что, на самом деле, не принимаете в боевую дружину?
Более счастливым оказался Самсонов. Его в дружину приняли сразу. И вместе с ним попал и Огородников. Оба принесли домой хорошие наганы и запас патронов к ним. И оба любовались оружием, как хорошей новенькой игрушкой. Дети вертелись возле них и с жадным любопытством разглядывали неизвестные, неведомые штуки.
-- Ребята, -- наказывал им отец, -- вы без меня это не трогайте! Выстрелит, беда будет!..
У боевых дружин был еще перерыв. Боевые дружины еще бездействовали. Военная забастовка ширилась. Солдаты шумели. На митингах волновались серые толпы. На заборах белели свежие прокламации.
48
Об организации боевых дружин по городу поползли самые невероятные слухи. С дружинами самообороны обыватель еще кой-как мирился. Самооборона -- это было что-то понятное, даже полезное. Ведь вот самооборонщики кой-какой порядок в городе навели, немного усмирили грабителей и дебоширов. А что можно ждать от боевой дружины?
-- Итак, господа социалисты создают свою армию в некотором роде, -- иронизировал в клубе Чепурной. -- Смотрите, господа, как бы они нас не мобилизовали!
Собеседники Чепурного смеялись, но смех их был совсем невеселый. Рабочие организации с каждым днем забирали все большую силу. Теперь, когда присоединившиеся к рабочим солдаты отказались повиноваться начальству и признают только свой военный комитет, а последним руководят те же рабочие, теперь смеяться и подшучивать над социалистами было, пожалуй, неловко.
Чепурной приглядывался и чего-то выжидал. Когда вышел первый номер газеты "За родину и царя", он забеспокоился. Он почуял, что появился конкуррент и соперник ему, Чепурному, с которым ведутся переговоры благомыслящими и благонадежными людьми. Он волновался, проглядывая новую газету, и хотя и понимал, что газета глупая и безграмотная, но огорчился ее появлению.
-- Надо бы нам самим опередить их! -- с укором говорил он своим единомышленникам. -- Вот "Восточные Вести" ведут себя двусмысленно: заигрывают с социалистами, ни то, ни се, у этих появился свой собственный орган, а мы выступаем с пустыми руками. А между прочим социалисты, эсдеки, и эсеры, самые полные хозяева положения... Так не годится, господа!
Единомышленники Чепурного сами понимали, что так, действительно, не годится, но ничего придумать и ничего поделать не могли.
В тот день, когда типографские рабочие отказались выпускать "За родину и царя", Чепурной на мгновенье вспыхнул и засиял от радости, а больше от злорадства:
-- Ага, не выгорело! -- удовлетворенно посмеялся он над провалившимися издателями недолго прожившей газеты. Суконников-младший принял насмешку на свой счет и озлился:
-- Погодите торжествовать! -- пророчески пригрозил он. -- Вот товарищи доберутся до вас, так попомните!.. Напрасно радуетесь!
Чепурной погасил свою радость. В самом деле, ведь то, что произошло с газетой "За родину и царя", если о чем и говорит, то только о все возрастающей силе рабочих. А это совсем не такое радостное явление. Сегодня рабочие прихлопнут газету истинно-русских людей, а завтра, не постесняются наложить свою лапу и на любое мероприятие либерально настроенной части общества. И не исключена возможность, что и он, Чепурной, может в чем-либо пострадать от действий "товарищей".
Поэтому организация боевых рабочих дружин очень расстроила Чепурного. И хотя он делал вид, что не придает большого значения этой "очередной затее", как он выражался, "товарищей", но тревога, которая охватила его, была неотвязной и томительной.
Вячеслав Францевич нисколько не поразился, когда узнал, что в городе организовались рабочие боевые дружины. Он только высказал некоторое опасение:
-- Не наделали бы ребята глупостей!.. Предпримут что-нибудь преждевременно и сорвутся!..
Но узнав, что Галя состоит в одной из дружин, он рассердился.
-- Это ни на что не похоже! Зачем вы сунулись туда? -- накинулся он на девушку, когда она забежала на минутку проведать свою подругу. -- В чем дело?
Галя сдержанно улыбнулась.
-- Я ведь уже была в дружине самообороны, Вячеслав Францевич. Что же тут особенного?
-- Самооборона и боевая дружина -- не одно и тоже. Да и в самообороне напрасно вы участвовали... Рано вам, да и не женское это дело!
-- Вот я этого и не ожидала от вас, Вячеслав Францевич! -- сердито возразила Галя. -- Когда мещане, обыватели ахают на счет того, что девушки в дружинах участвуют, тогда еще понятно, но вы, старый революционер...
Вячеслав Францевич замахал руками.
-- Да я не о том, не о том, Галя!.. Я считаю, что вы можете найти лучшее применение своих сил. Зачем непременно лезть туда, где требуется физическая сила, выносливость?..
К их спору молча прислушивалась Вера. Она заметила, что отец запутался и не прав.
-- А что бы ты, папа, сказал, если б я вступила в дружину? -- насмешливо спросила она.
Вспыхнув, но сразу же взяв себя в руки, Вячеслав Францевич ответил шуткой:
-- Тебя бы я, Верка, просто на-просто связал бы и усадил дома под замком!..
-- Ну, это не удалось бы тебе! -- засмеялась девушка. Вместе с нею засмеялась и Галя.
Неловкость была смята этим смехом. Но не совсем. Галя уходила от Скудельских, унося неприязненное чувство к Вячеславу Францевичу.
