При постоянно горящем табло индикатора критического остатка топлива, я произвел посадку в фактории Уега. Заглушив двигатель и затормозив винты, мы выбрались из вертолета. Лучи утреннего солнца яркими бликами отражаются от покрытой рябью поверхности озера.
- Хо-ро-шо! – кричу я, подпрыгивая высоко вверх.
- Здорово! – вторит мне штурман.
Мимо, смущенно поглядывая на нас, со словами: - Я сейчас вернусь, - пробегает бортмеханик Новиков, с так полюбившемся ему ведром. С Гешей отходим метров на пять от вертолета, и ложимся на выгоревшую от солнца траву. Волнение, пережитое накануне, потихоньку проходит, и я, глядя на суетящегося под закрепленным на хвостовой балке приемником магнитометра, оператора Кудакова,говорю штурману: - Сейчас мужики аппаратуру размонтируют и снимут. Маленько передохнем, и в Охотск на базу.… А, там…
- Там десять дней заслуженного отдыха дома с любимой женой и голопузыми ребятишками, - перебивая мою речь, с улыбкой произносит Суслов.
Закончив работу внутри фюзеляжа, из вертолета вышел Першин. Осмотревшись по сторонам, он тяжелой походкой направляется в нашу сторону.
- Слушай Нилыч. Ты меня извини. Я был не прав, там в каньоне. Не хрен было туда лезть, - говорит он, не глядя на меня.
- Ладно, Станислав Иванович. Проехали. Все обошлось, - беззлобно отвечаю. И глядя на посеревшее лицо Першина, начинаю понимать насколько серьезной была та ситуация в которой мы побывали. Побывали, но оценить степень опасности, в силу своей молодости по-настоящему не смогли. Он же, как человек многоопытный и хорошо познавший жизнь, совсем по-другому воспринял произошедшее. И теперь, чувствуя за собой вину, извинялся за то, что проявил присущую его характеру чрезмерную принципиальность.
Стараясь переменить тему разговора, спрашиваю у него: - Кассеты Иванович сейчас будем снимать, или позже?
- Сейчас командир, только разъемы рассоединим, и снимем, - радуясь перемене темы, уже бодрее ответил он, и направился к вертолету.
- Пойдем и мы, - обращаюсь к штурману.
Две тяжелющие, обшитые листовым свинцом кассеты, весом по двести пятьдесят килограммов каждая, уже готовы к снятию.
- Хорошо на Ми-8, там хоть и четыре кассеты, но зато они по пятьдесят килограмм каждая, - кряхтя от натуги, произносит подоспевший к нам на помощь авиатехник Сорокин, подхватывая у двери угол «легкосъемного оборудования».
- Все, мы теперь сами управимся, - говорит Станислав Иванович, утирая рукавом рубашки пот с лица, и не со свойственной ему добринкой в голосе, добавляет: - А, вы идите, отдыхайте и собирайтесь домой.
- Пойдем, пойдем, - взяв меня под руку, торопит штурман.
- Погоди. Подождем Новикова и пойдем вмести.
- Да, пошли Нилыч! Он догонит, - настойчиво придерживая меня за руку, убежденно говорит Суслов. Вдвоем мы направляемся к небольшому дому на самом берегу озера.
Дом арендован у начальника фактории Иннокентия Громова геофизиками на два месяца за чисто символическую плату: две бутылки водки. По одной за каждый месяц. Строение представляет собой сарай для хранения пушнины. А, так как в летнее время хранить в нем нечего, Громов с великой радостью сдал его в аренду главному инженеру геофизической партии Любарскому за оговоренную выше плату. Которая, кстати говоря, в тот же день была ими же и оприходована.
В сарае постоянно стоит полутьма. Солнце проникает в него через три узких зарешеченных окошка, расположенных почти под самым потолком. Это недостаток этого строения, зато огромный плюс его заключается в том, что в нем постоянно прохладно. И это притом, что летом температура в тени, в этих районах достигает плюс тридцати пяти градусов.
Разоблачившись до трусов, мы с Гешей выходим на площадку перед домом.
- Давай искупаемся, предлагаю я. Он же оглядываясь на площадку, где стоит вертолет, отвечает:
- Давай ты первый, а я за тобой.
Разогнавшись с некрутого откоса, я, подняв снопы брызг, влетаю в прозрачную первородную толщу воды. От ее шестнадцатиградусной прохлады перехватывает дыхание, и я, проплыв короткий кружок, устремляюсь к берегу. Выходя на берег, замечаю: штурман, стоя у рукомойника, «колдует» с тюбиками зубной пасты и пены для бритья.
- Ты, чего там делаешь? – спрашиваю я, сбрасывая ладонями с тела холодную воду. И, более не обращая внимания на его манипуляции, добавляю: - Иди, лучше искупайся. Вода класс!
- Иду! – весело кричит он, и, положив тюбики на полку, с размаху летит в озеро.
Утренняя прохлада быстро спадает, и ее чудодейственное место занимает зной. А, с ним над озером начинают подниматься испарения, причудливо преломляя контуры противоположенного берега. -
- Вот вы где! – слышу я голос Новикова.
- Я звал вас, звал, а вы убежали, - с легкой обидой заявляет он, появляясь на берегу. И глядя на плескающегося у берега Суслова, кричит: - Там завтрак готов! Пошли, порубаем!
- Сначала умойся, и зубы почисти, Мойдодыр! – весело кричит, выходя из воды штурман. Вспомнив о произошедшем с ним конфузе, Новиков покорно направляется к рукомойникам.
- Смотри, смотри командир, какая сейчас хохма будет, - негромко, обращаясь ко мне, говорит Геша.
Я вопросительно гляжу на него. А тот, уже не скрывая переполняющего его смеха, кивая головой в сторону бортмеханика, говорит: - На Вовчика посмотри.
Я смотрю на Новикова. Володя, выдавив из тюбика на щетку толстую полосу зубной пасты, старательно чистит зубы.
- Што это? – не вынимая зубной щетки изо рта, шепелявит он, пуская огромные, напоминающие мыльные, пузыри.
- Нишего не понимаю! – продолжает он, озабоченно покачивая головой.
- Пашта, штоль шпортилася? – продолжает он, сплевывая обильную пену.
Сокрушенно покачав головой, он наполняет водой рот для полоскания, после чего, выплевывая густо пенящуюся воду, недоуменно произносит: - Первый раз в жизни вижу, чтобы зубная паста портилася.
- А, у тебя какая паста? – ближе подходя к Новикову, участливо спрашивает штурман. Тот, покрутив тюбик в руках, отвечает: - Поморин.
- Болгарская? – уточняет Геша.
- Да
- Ну, так болгарские они все пенятся. Чисти дальше, - успокаивает штурман бортмеханика. Удовлетворенный словами штурмана, Новиков продолжает старательно чистит зубы. Образовавшаяся пена уже не вмещается в его ротовой полости. Она лезет изо рта бортмеханика и подобно пеногасящей смеси из пожарного брандспойта, уже покрывает все его лицо.
Отвернувшись от Новикова и старательно пряча улыбку, штурман шепчет мне: - Пошли командир, это надолго.
- Что надолго? – не понимая, спрашиваю я.
- Идем, идем, - увлекает он меня за собой. И отойдя на недоступное для слуха Новикова расстояние, смеясь, говорит: - Я ему в зубную пасту полтюбика пены для бритья втюхнул. Он теперь долго будет рот полоскать.
Столовая – два навеса, под одним из которых сложена кирпичная печь, под вторым простой дощатый стол с такими же лавками. Повара Лоханкина, и он же; по совместительству заведующий продовольственной частью, главный специалист по погрузочно-разгрузочным работам, и вольноопределяющийся по уборке придворовой территории, нет. Заглянув под крышки кастрюль, с криками: - Василий Никитич, - начинаем стучать ложками по деревянной поверхности стола. Спустя десять минут, на наши крики, вызванные чувством здорового голода, появляется всегда улыбающийся «многоотраслевой, как он сам себя называет, специалист».
- Чего разорались? – весело говорит он, снимая крышку кастрюли с кашей.
- Пустая кишка полную кишку гоняет? – спрашивает он, накладывая с горкой в тарелки ароматную гречку, обильно приправленную тушенкой.
- Гоняет, - весело, в тон ему, отвечает штурман с туго набитым ртом. И прожевав, добавляет:
- Да наши догонялки по сравнению с Новиковским сущие пустяки. Сейчас он придет, ему, и кастрюли твоей каши мало будет.
- Что так? – заинтересовано, спрашивает Лоханкин.
- Так он с утра произвел процедуру полной очистки желудка.
Легким на помин, появляется Володя. Вид у него странен. Одна – не дочиста выбритая щека почти в сплошь заклеена кусочками газетной бумаги. Вторая щека, подбородок, кадык, заросли ровной двухнедельной рыжеватой щетиной.
- Новиков, что с тобой? – спрашиваю я, проводя себя ладонью по щекам.
- А, это он командир сильно спешил в столовую, боялся опоздать, - улыбаясь, высказал свое предположение Геша. Не обращая внимания на штурмана, бортмеханик, подсаживаясь рядом со мной, доверительно говорит: - Не, ну ты представляешь Нилыч, до чего дерьмовые лезвия «Восход» стали делать! Ей богу хуже «Невы». Я решил побриться. Достал новое лезвие, поставил, а оно не бреет. Другое, третье, - то же самое! Лезвия кончились. Весь порезался! Плюнул и к вам. У тебя есть лезвия?
Я кивнул головой и с подозрением посмотрел на Суслова. Тот сидел, низко опустив голову к тарелке. Плечи его вздрагивают.
- Гена, ты поел?
- Да, - торопливо отвечает мне штурман.
- Тогда пошли.
Отойдя подальше от стола, негромко спрашиваю: - Твоя работа?
Штурман, весело улыбаясь, кивает головой.
- Геша, - говорю я серьезно, - всему должен быть предел. Это уже не шутка. Что ты сделал?
Геша погрустнев, произнес: - Я ему в тюбик с кремом для бритья полтюбика зубной пасты «Мятная» засадил.
И тут же, пытаясь оправдаться в моих глазах, сказал: - Нет Нилыч, я не понимаю, как это можно не отличить зубную пасту от крема. Он, что совсем тупой?
- Если этот «тупой» узнает о твоих проделках, тебе мало не покажется. А я вступаться не буду. Все Гена завязывай с хохмами.
В четырнадцать тридцать, распростившись с «кормильцем» и операторами, мы взлетели с фактории Уега. На радость детям из расположенного неподалеку пионерского лагеря Северный Артек, низко прошли над самыми крышами дощатых корпусов, а затем, выполнив «горку, с боевым разворотом», взяли курс на Охотск. Набирать минимально безопасную высоту не хотелось, да и не было смысла. Широкое русло реки Охота позволяло спокойно выполнять полет и на высоте двухсот метров.
- Гена, передай «вылетную» в Охотск и запроси прогноз и фактическую погоду аэродрома, - попросил я штурмана. В ответ тот, молча, кивнул головой и, переключившись на КВ – связь, принялся вызывать диспетчера Охотского аэропорта.
- Командир, - обратился ко мне бортмеханик, - я спущусь в фюзеляж.
- Зачем?
- С техником оформим формуляры, чтобы в Охотске время не тратить.
Я согласно кивнул головой, продолжая пилотировать машину.
- Как связь Гена? – поинтересовался я у Суслова. Он отрицательно покачал головой.
- Сейчас я попробую по УКВ – каналу связаться с пролетающими бортами и через них установить связь. Уж очень мне не хочется набирать высоту. Только горючку зря жечь, - сказал я штурману, и, нажав кнопку передатчика, начал вызывать воздушные суда, находящиеся в зоне Охотского РДС.
- Я - 14258. Я - 14258, - передал я в эфир, и, выждав короткую паузу, продолжил: - Кто слышит 14258, прошу на связь.
Ответа не последовало. Я снова повторил запрос. И опять ответом мне была тишина в эфире. Неожиданно хорошо различимый голос в наушниках, произнес: - 47320. Полсотни восьмой, что хотел?
Обрадовавшись наличию связи, я спросил: - Триста двадцатый связь с «Араксом» есть?
- Есть, - последовал короткий ответ.
- Передай «Араксу» - в четырнадцать тридцать вылетел с Уеги, на высоте двести метров направляюсь к нему. Пятнадцать сорок пять расчетное время прибытия. Запроси прогноз по аэродрому.
- Не понял, откуда вылетел?
- С Уеги, С Уеги! – прокричал я
- Не понял.
- С Уеги, - и поняв, что пролетающему на эшелоне Ан-26му название Уега неизвестно, я, срывая голос, прокричал: - Передаю по буквам! Ульяна, Елена, Григорий, Иван!
- Какая Ульяна? Какой Иван? Ничего не понимаю!
- С У-е-г-и, - с расстановкой прокричал я, и словно ища поддержки, глянул на штурмана. Тот сидел, отвернувшись к боковому блистеру. Плечи его сотрясались от смеха, а указательный палец левой руки, лежал на кнопке СПУ.
- Сусел! Твою маму! Опять твои приколы! Мой увесистый подзатыльник прервал безудержное веселье штурмана. Но только на некоторое время. Минуту спустя он, не в силах сдержать своих эмоций, копируя мой срывающийся в крик голос, громко прокричал: - Ульяна, Елена, Иван.
Пародия его была настолько точной, что я не выдержав, громко рассмеялся вмести с ним.
