Издавались многочисленные пластинки Пьехи. Разные и по качеству песен, и по гражданскому звучанию, и по содержанию... «Замечательный сосед», «Ничего не вижу, ничего не слышу...» – Но только за одну песню «Огромное небо», которую никто и никогда не сможет спеть так, как она, я бы... Если бы стал президентом. А папа, когда единственный раз в Алма-Ате смог попасть с мамой на её концерт, навсегда прозвал Пьеху королевой. И мама не ревновала... Как же давно это происходило!
...Таких, как Эдита Пьеха, в те гнусные и замшелые времена было очень много. Рыба в Каме всё равно плавала... Если помните Аркадия Райкина... И такое многообразие эстрадных исполнителей нисколько не умаляет достоинств Эдиты Станиславовны. Она находилась в первых рядах, если только не являлась самой первой!
Талантов истинных, признанных народом, любимых, нужных, слушаемых и желанных, было – не счесть... Но их всячески «зажимали» и дозировали, а будучи не в силах полностью «задушить» из-за всенародной любви, выпускали грампластинки, но очень ограниченными тиражами... А я-то, дурачок наивный, ежедневно бегал в киоск «Союзпечати» около подъезда, чтобы убедиться: ничего новенького со вчерашнего дня на витрине-окне не появилось.
Потом тётенька-киоскерша меня пожалела и сказала, чтобы я так не старался и не убивался понапрасну, чтобы успеть попасть в ногу с тиражами фирмы «Мелодия», которая тогда являлась единственным монополистом на рынке грампзаписи. Она пообещала оставлять всю свежую продукцию, которую привозили, но впрочем, очень нерегулярно. И всего по одной-две пластинки каждого исполнителя. Всего-то!... А до следующего такого киоска надо было тащиться целый квартал!
… Я почти полностью выучил цыганский репертуар Рады Волшаниновой и Николая Сличенко. Равно как и песни сказочно неподражаемых исполнителей – Тамары Миансаровой, Майи Кристалинской, Эдуарда Хиля, Аиды Ведищевой, Владимира Трошина, Марка Бернеса (даже не те песни, который общеизвестны)... Не упомнить всех исполнителей! И песни Юрия Антонова уже вовсю распевали в подворотнях, в дворовых беседках и на скамейках около домов.
... Все издания журнала «Кругозор», где в каждый номер вкладывались гибкие грампластинки, наподобие почти доисторических экземпляров, выполненных «на костях» Рентгена, но гораздо лучшего качества, добросовестно тогда «прошерстил» до самого последнего сингла!... Я прослушал почти всё, что можно было где-нибудь услышать. Всю эстраду тех времён могу перечислить. И даже почти все песни если и не спеть, то подпеть... И даже могу припомнить многие песни Дана Спатару и Натальи Фатеевой из кинофильма «Песни моря».
Кстати! Знаменитая песня «Angie» c гнусавым Миком Джаггером из «Роллинг Стоунз» почему-то тогда была вполне легитимна и издавалась на грампластинках неоднократно. А многое, если только не всё из репертуара «Битлз» – запретно... А в самом начале зарубежная эстрада представлялась чаще всего «сборной солянкой» не всегда известных исполнителей в виде попурри. Даже не всегда становилось ясно, кто и что именно исполняет. Песни шли подряд, сплошняком, почти без пауз. Вместо них звучал мягкий фортепианный переход... И помню упоминание на пятаке пластинки: «Интерлюдии (то бишь прелюдии-пертурбации в паузах) – в исполнении пианиста Ганелия.» – Остальные же исполнители просто перечислялись списочком... Хороший мужик-пианист был этот Ганелия, видимо, потому что почти на всех тиражах упоминался и засветился!...
А мне тогда – лишь бы что-то новенькое... и не то, что всегда по радио и телевидению.
...Таких ярких исполнителей, как Эдита Пьеха, тогда появилось, действительно, немало! Ободзинский, Магомаев, которого очень хорошо продвигали и давали в эфир, и грампластинки часто выпускали. Заслуженно. Но тех, кого выпускали «сорокапятками», неполными пластинками, было ещё больше. Ухналёв, Трошин, Бернес, Гуляев, Ведищева, Великанова, Мондрус, Ненашева..., различные ансамбли, которые по две-три песни записали и... распались на многие «атомы». Юрий Антонов – как раз один из них. И всякие «Развесёлые ребята» изначально имели в своём составе такие редкие таланты, которые и поодиночке смогли потом организоваться и реализовать творческие наклонности и способности...
Я не хочу об этом много говорить, чтобы от авиации не ускользнуть... Возможно, поймёте потом. Эдита Пьеха – как символ... Чего? Не объяснить сразу... Просто у меня с её именем кое-что связано в воспоминаниях. Попытаюсь, если смогу...
Уезжая на учёбу в Академию, я обещал маме, что попытаюсь в Ленинграде разыскать её двоюродного брата, с которым у них был в то время не очень понятный контакт. То ли они знали друг о друге, то ли нет... То ли общались, то ли не совсем… Короче говоря – муть какая-то, которую я бодро пообещал разгрести и прояснить. И нашлось многое ещё такое, что я готов был пообещать, уезжая из Казахстана в «люди». Я был силён, нахален, настойчив и... Наклейки только не имелось... или татуировки с наименованием товара – «победитель и покоритель»...
В общем, обещание дал смело, ничуть не заботясь и не сомневаясь, что уж будучи на месте, смогу запросто восстановить и укрепить мамины хлипкие семейные связи.
Однако, «запросто» и сразу сделать этого не удалось... Печень-майор, разные неурядицы, непонятки и неустроенность... В общем, дело розыска и восстановления подзависло почти что на год. Но мама в письмах намекала и просила. И я решил узелок семейных отношений как-то разрубить. Адресок её брата оказался «левый», но тогда ещё повсеместно стояли будочки с надписью «Горсправка». И тётеньки там посиживали очень приветливые и весьма участливые... Они за «спасибо» и улыбку готовы были сразу выложить всю картотеку тайных и явных агентов в Антарктиде. А если к улыбке ещё и шоколадку присовокупить, то...
Подозреваю, что тогда шоколадку надо бы именно мне вручать. И сразу же, не ожидая никаких вопросов... Как бы рот этим заткнуть и... жалеючи, что ли. Видуха у меня была ярко выраженная – концлагерная, одёвка – казарменная, рожа – наглая и голодная. Я бы и сам, увидев себя со стороны, сразу бы усыновил, подал мелочи, приютил и обогрел такого бедолагу.
Но люди-человеки тогда всё-таки существовали. И не только в Ленинграде, а как индивидуумы той страны, которую многие сейчас поносят со всех трибун. Советская была страна. Хорошая – в человеческом смысле. Тётенька не стала меня отфутболивать в ближайшую пышечную. Она понимала, что даже на метро мне было проблематично добираться хоть куда-то, но от неё подальше... Копеечки в карманах совершенно не звенели, а не то что – рублики! А справка стоила копеек тридцать. Если простая и сразу. А у меня была сложная и проблемная... Тоска!... Впрочем, об этом чуть позже. А пока – о вертолётах.
… Представьте себе раннее утречко на рыбалке. Всё, вроде бы, хорошо и совершенно не предвещает... Но хмарь на небе как раз и говорит о том, что вот-вот что-то произойдёт. И вполне можно угадать по затишью, что разразится небывалая гроза. И первые раскаты грома, которые ещё звучат вдали и пока едва различимы, как раз и свидетельствуют о том, что скоро разверзнутся хляби небесные...
Или – когда волков чуют деревенские собачки и лошадки, то жалобно скулят и беспокойно ржут от тревожной неизвестности... Вот, примерно такое же чувство охватывает, когда ещё издали чувствуется сотрясение воздуха, и слышится приближение воздушного монстра, именуемого вертолётом Ми-6. Его невозможно спутать ни с каким другим, настолько велика эта махина! И летит, и висит, и звук совершенно непередаваемый, который не спутать ни с каким другим...
«... Разработка тяжёлого десантно-транспортного вертолёта Ми-6, начавшаяся в 1953 году, определила на долгие годы лидерство отечественного вертолётостроения в развитии тяжелых вертолётов. Вертолёт Ми-6 по своим лётно-техническим характеристикам, установленными объединенными тактико-техническими военными и гражданскими требованиями в 1954 году, значительно превосходил все зарубежные вертолёты, являясь качественным скачком в развитии мирового вертолётостроения. Использованная для вертолёта Ми-6 компоновочная схема с двумя ГТД и фюзеляжем с большой грузовой кабиной и задним грузовым люком стала классической, повторяясь во многих отечественных и зарубежных вертолётах, а разработанные уникальные несущий винт диаметром 35м, обеспечивающий взлёт вертолёта с максимальной взлётной массой 48т, и главный редуктор, передающий от двух ГТД мощность 8 090 кВт, явились выдающимися достижениями науки и техники. Для обеспечения больших скоростей полёта на вертолёте Ми-6 была использована комбинированная несущая система с крылом, разгружающим несущий винт...»
Особенно поражают размеры и грузоподъёмность. А также – именно самолётные крылья, сравнимые по размаху с крыльями самолёта Ан-2.
«... Рулевой винт четырёхлопастный, толкающий, диаметром 6.3 м с лопастями трапециевидной формы в плане, с профилем NACA 230 и переменной относительной толщиной. Лопасти деревянные, с лонжероном из дельтадревесины и стальным наконечником, имеют оковку носка и противообледенительную систему...»
Обратили внимание, что лопасти – деревянные?
«... Технические данные Ми-6: Экипаж: 5, пассажиры: 65, силовая установка: 2 x ГТД Д-25А Пермского завода мощностью по 4 045 кВт, диаметр несущего винта: 35.0 м, длина с вращающимися винтами: 41.74 м, высота: 9.16 м, ширина фюзеляжа: 3.2 м, взлётный вес: 42 500 кг, вес пустого: 27 240 кг, максимальная скорость: 300км/ч, крейсерская скорость: 250км/ч, скороподъёмность: 6.5м/с, динамический потолок: 4500м, статический потолок: 1000м, дальность полёта с нагрузкой 8т: 620км, перегоночная дальность: 1450км, полезная нагрузка: 12000кг...»
А более современный продолжатель традиций большегрузных вертолётов – это вертолёт Ми-26.
«... Компоновка вертолёта Ми-26 выбрана такой же, как у вертолёта Ми-6, однако, габариты его меньше, чем у Ми-6. Фюзеляж с такими же размерами и массой, как у Ми-6, имеет грузовую кабину, объём которой вдвое больше, чем у Ми-6, и которая рассчитана на перевозку вдвое большего груза и снабжена устройствами, облегчающими загрузку и выгрузку. Габариты кабины и грузоподъёмность вертолёта Ми-26 обеспечивают возможность транспортировки 80—90% боевой техники и грузов мотострелковой дивизии...»
Больше не стану утруждать техническими данными. На Ми-6 я летал всего однажды. Да и то «ушастым» пассажиром, когда потребовалось долететь из Магана в Сангар. А экипажа знакомого в тот момент не было, зато подвернулась попутная оказия в лице нюрбинского экипажа Ми-6. Я уже упоминал, что Ми-6 частенько прилетал в Сангар, а порой, и базировался, когда загрузка находилась подходящая, но Ми-8 не мог её увезти. И экипажи все были знакомы между собой, поэтому и проблемы улететь не возникло. Хотелось, конечно, лететь со своим, родным экипажем. Но выбирать тогда не приходилось.
Ощущения – странные и незабываемые. Всё совершенно не так, как на Ми-8. Начиная от размеров, раскачки вертолёта при запуске, которая происходит не в боковой плоскости, а во всех направлениях одновременно и сразу! Ведь мощь и раскрутка громадного несущего винта, расположенного на девятиметровой высоте, «колбасит» фюзеляж так, что становилось страшновато – а всё ли в порядке?
Грохот в кабине стоял такой, что переговариваться простым голосом оказалось невозможно. Надо было использовать переговорное устройство. И ещё – в экипаж обязательно включался штатный бортрадист. Меня очень удивило его рабочее место. Все тумблеры и переключатели располагались буквально перед его носом. Как он умудрялся рассмотреть нужные и не биться при этом лицом о панель, совершенно непонятно!
Ну, не скажу, что натерпелся откровенной жути за время полуторачасового перелёта, однако, было очень и очень необычно. Правда, через некоторое время, я стал уже с интересом оценивать ощущения от Ми-6, сравнивая с Ми-8. И понял, что всё-таки на Ми-8 гораздо комфортнее и приятнее. Да ведь это и не удивительно. Он гораздо современнее. А цели, задачи и возможности у каждого индивидуальные и совершенно несравнимые!
… Во время перегонки Ан-2 в Хабаровск довелось наблюдать с воздуха, как в аэропорту Магдагачи, где базировались военные Ми-6, они взлетают «по-самолётному», с коротким разбегом... Но – парами! Тут один-то взлетающий производит впечатление «крокодила», а уж несколько пар «шестёрок», взлетающих одна за другой, и вовсе могут повергнуть в шок неподготовленного зрителя!
Вертолётами больше ни терзать, ни терроризировать не буду, если только что-нибудь особенное не вспомню, обещаю.
… Маминого брата, вернее, ценные сведения, я всё-таки в тот день нашёл. Удивляюсь, каким таким образом смог обаять тётеньку из «Горсправки», но заветный адресок она выдала. И находилось это где-то у чёрта на куличках — на сильно удалённом от центра проспекте Мориса Тореза.
Львиную долю пути пришлось прочапать пешкодралом. С общественным транспортом тогда было очень напряжённо. Денег, как сказал, не имелось. Я брёл по пыльной обочине, чертыхаясь, злясь и матерясь... И проклинал разбросанность города Ленинграда и всех, кто сподобился проживать в таком незавидном месте!
Тогда там даже новостроек не воздвигали. Всё было грязное и неухоженное, двух-трёхэтажное и по-инкубаторски жёлтого цвета. Кое-где такие домишки ещё и поныне сохранились. И видя их сейчас, сразу вспоминаю тогдашние розыскные мероприятия по восстановлению единства кровно-родственных связей и отношений...
Ну, к какому-то моменту, мои мучения благополучно закончились. Я стоял перед заветной, но довольно обшарпанной дверью. И понял, что квартирка-то – обыкновенная коммуналка. Это ясно определилось по обилию звонков и надписям – «к таким-то звонить столько-то раз». Только не нашлось там той фамилии, которая была нужна... Сердце рухнуло куда-то вниз, и стало совсем тоскливо и противно. Я вспомнил всю дорогу сюда, надежду, что – наконец-то... Но реальность оказалась таковой, что скорее всего, мне пришлось бы проделывать нелёгкий путь снова, только уже в обратном направлении.
Я ткнул наугад в какую-то из кнопок звонка, понимая, что рискнуть всё-таки надо. Кто открыл дверь, уже не помню. И разговора в деталях не вспомнить. Суть вопроса выслушали, равнодушно пожали плечами и дали понять, что мои шпионские искания их совершенно не интересуют. А полезной информации я тоже никакой не почерпну... Что тоже вполне понятно. Я и не сильно рассчитывал, что удача всё-таки посетит и не отвернётся.
Но она стояла рядом. В лице довольно приятной старушки, которая проходила по коридору и услышала вопрос. Она-то и рассказала, что мамин брат с женой уже года три-четыре здесь не проживают. Переехали. И к счастью, она знала новый адрес.
… Обратный путь к метро проделывал совершенно в другом настроении. Но я уже настолько устал, что решил на сегодня прикрыть сыскное агенство «Нат Пинкертон с товарищами». Сил не было абсолютно никаких!
… Представьте себя на месте того, кто обнаруживает перед своей входной дверью этакого шпанца-наглеца, который самоуверенно и с самого порога начинает многословную речь фразами, что вот, дескать, я – ваш родственник..., поэтому прошу брать меня голыми руками «за зябры»... И потом вообще – всемерно любить и всячески заботиться!
Этим хамоватым типом оказался я, собственной персоной, когда, в один из дней, заявился по новому адресу маминого брата. Дверь открыла его жена. Она была довольно молода, лет около тридцати или слегка за... А маминому брату тогда было уже около или за пятьдесят. И самого мужа, на тот момент, дома не оказалось.
Меня выслушали сперва с непониманием и откровенным недоверием, а потом всё-таки установился кое-какой контакт, когда объяснил суть визита. Мы договорились, что пусть уж лучше я приеду в выходной день, когда семья будет в полном составе, и не возникнет препятствия в виде моего ожидания, если муж вдруг задержится на работе... Мамин брат оказался полковником, если иметь в виду звание сухопутных войск и авиации. Но он служил «каперангом» или «капраз», или, если полностью – капитаном первого ранга, так как носил форму ВМФ.
Военные вообще и в большинстве – люди секретные, а мой родственник был полностью окутан таинственностью и неприступностью, когда дело касалось ненавязчивых попыток расспросить и разузнать что-то о его роде деятельности на флоте. Как я понял, он работал каким-то важным и ценным специалистом-советником, а по каким вопросам – для меня большой вопрос и до сих пор!
...Тем не менее, как говорил, какой-никакой контакт всё же установился. Из маминых рассказов я помнил, что они с братом не виделись практически с того момента, как после окончания школы «разлетелись» по разным городам и учебным заведениям в соответствии с собственным выбором.
Нельзя сказать, что мамин брат выглядел каким-то нелюдимым и неприветливым, но особых задушевных разговоров и воспоминаний о его детстве-юношестве и о маме у нас не получалось. В те очень редкие дни, когда я навещал их семью (детей у них не было), всё-таки чувствовалось, что такие визиты не вполне уместны. Родственник всю неделю пропадал на работе, нередко прихватывая в пользу службы и один из двух законных выходных.
И конечно же, ему хотелось побыть наедине с женой в домашней обстановке. Расслабиться, снять какую-то «маску», побыть самим собой. А тут – почти самозванец путается под ногами, заставляя тратить драгоценное личное время на пустые пересуды и разговоры.
Я это очень хорошо чувствовал и старался не навязываться и не частить с посещениями. Если визиты когда-то и происходили, то только по предварительной телефонной договорённости. И ещё я старался максимально сократить время пребывания до минимума, обусловленного соблюдением приличий. Смешно сказать, но чаще всего, очередное посещение ограничивалось рамками обеденного застолья, небольшим отчётом о житье-бытье, перекуром, чайком-кофейком и... всё!
То есть, глядя со стороны, получалось, что приезжал поесть-попить и побыть в якобы домашней обстановке, развалившись на диване... Меня это сильно напрягало. Я чувствовал определённую навязчивость и ненужность в этом доме. Но родственники приглашали снова и снова. Скорее всего, из вежливости... А я был не в силах справиться с собой, так как испытывал вечный голод. Сколько раз давал себе слово не приезжать больше, а ограничиться телефонным общением!
Но человек слаб... И за пайку пищи и толику малую супа, борща, котлеток, кусочка домашнего тепла и уюта, зачастую, готов поступиться принципами, совестью, условностями и... жадно жрать лапшу или вермишель с фрикадельками и зразами... Горько плача при этом, утирая сопли, нюни и слёзы... Ненавидя себя за бесхребетность и предательство собственной совести и гордости... И всё равно – тупо жрать-жрать-жрать!
...Это относится как раз к тому первоначальному мрачному периоду, когда нельзя было свободно выходить из общаги, а тем более – выезжать в город. Обожаемый всеми фибрами души, милейший майор Печонкин, оказался нашим полновластным хозяином. А мы – его бессловесными рабами.
Вояка карал и миловал, подписывая «с барского плеча» увольнительную на выходной. Или наоборот, разрывал её на меленькие кусочки. Давая этим понять, что за какую-то небольшую провинность ты не только не..., а скорее всего – будешь назначен на выходные внеочередным дежурным по кухне... Там требовалось постоянно чистить картошку на весь факультет и мыть грязную посуду в огромном посудомоечном аппарате, похожем на гигантский заводской конвейер!...
В один из дней, когда я позвонил родственникам, чтобы поинтересоваться, как у них обстоят дела, было предложено обязательно приехать в ближайшие выходные.
Выяснилось, что мамин брат уезжал в долгосрочную командировку в Анголу. Насколько долгосрочную, он и сам не знал. Или знал, но не выдавал. Или говорил жене, не будучи уверенным, что оговорённые сроки совпадут с фактическими. Во всяком случае, мне это было неизвестно... Он – военнослужащий, а время сложилось неспокойное, особенно в Африке. И сфера государственных политических интересов вплотную затрагивала Анголу, впрочем, не ограничиваясь только этой страной.
Мамин брат уехал, а его жена как бы раскрепостилась, стала вдруг весьма простой в общении и очень интересной собеседницей. Я стал приезжать чаще и чувствовал, что и она радовалась каждому посещению. Всё-таки, мамин брат определённо подавлял её в повседневности. Я никогда не видел у них каких-то друзей или подруг, да и телефон практически всегда молчал, когда муж находился дома. Никаких посторонних разговоров, будто бы супружеская пара существовала строго обособленно, почти отшельнически!
А тут, с отъездом каперанга, как прорвало! Бесконечные телефонные трели, щебетанье с многочисленными, как оказалось, подругами, какие-то сплетни-пересуды, радостный смех и... нормальная и понятная жизнь!
Чаще всего, для практичности времяпрепровождения, захватывал с собой какую-нибудь лабораторную работу или курсовик, который предстояло в ближайшее время сдавать. Уходил в комнату, уединялся и включал ламповый радиоприёмник. Дело вполне привычное. Диапазон, где гоняли музыку из-за кордона, давно знал назубок! Ведь лишь недавно приехал из Алма-Аты, где этим же самым занимался у Володи Бирюкова, слушая всякие «вражеские голоса», любимейший говорок Севы Новгородцева и его передачу «Севооборот».
Слушал новости «оттуда»... Волна и звук «гуляли», но это было всё равно довольно разборчиво и интересно. Даже сейчас, вспоминая тот период, помню, что в эфире часто гоняли рок-н-роллы и хиты группы Nazareth с убойного альбома «Razamanaz»... Но поступали и тревожные сообщения — наши войска вошли в Афганистан. Сводки о боевых действиях лились рекой, но толком понять что-либо не имелось никакой возможности. Сравнивать оказалось не с чем: наша официальная пропаганда выдавала лишь нейтральную тоненькую струйку дозированной и тщательно отфильтрованной информации.
… Из Анголы стали приходить редкие письма. Они лежали всегда на видном месте. Содержания не знал. Конечно, письма были глубоко личные! Просто я хорошо помню диковинные и невиданные конверты и краешек какого-то письма на тончайшей бумаге с логотипом отеля. Сейчас этим никого не удивишь. Любой приличный отель считает своим долгом снабдить своего клиента, кормильца и постояльца такими аксессуарами. Но тогда это было кусочком почти запредельного, чужого и маняще-удивительного...
А жена маминого брата стала общаться со мной, как с равным. Оказалось, что она очень хорошо знает кого-то, вхожего в семью Броневицкого и Пьехи... Вот, это-то меня и поразило тогда до глубины души! Я и не думал, что можно просто так, обыденно, быть каким-то образом причастным к личной жизни кумира эстрады. Кумиры тоже представлялись чем-то запредельным и недоступным, вроде небожителя... Но я об очень многом узнал тогда... По рассказам, Александр Броневицкий в семье слыл настоящим тираном. Он очень хорошо знал, как правильно использовать талант молодой жены, Эдиты. Почти всегда запрещал ей говорить по-русски правильно, без заметного акцента! Ведь именно в этом виделись, по его мнению, изюминка и шарм Пьехи.
Если верить жене маминого брата, Броневицкий постоянно заставлял и строго требовал от Пьехи говорить, например, не «кактусик», а «кактусык», чтобы зритель-слушатель умилялся ещё больше и пускал прочувствованную слезинку! А если Эдита противилась, то Броневицкий вполне мог и ударить...
… Потом наступило лето. Я уехал на каникулы. По возвращении в Ленинград, студенческие дела закрутились и завертелись, начались полёты. Поэтому отношения с родственниками плавненько и сами собой сошли на «нет».
Сначала мои визиты стали редкими до невозможности – ведь появились и другие интересы... Жрать не так хотелось, что ли?! Это – я шучу... Объяснение весьма простое: жизнь стала посвободнее. Нашлись новые друзья, интересы в городе, увольнительные перестали быть панацеей. Мы научились обходить «барьеры и кордоны», выставляемые неутомимым и неугомонным Печонкиным, да и вообще – стали умнее, искуснее, хитрее и мудрее.
Потом и телефонные разговоры стали происходить всё реже и реже. А вскоре мы и вовсе утеряли интерес друг к другу... А был ли он?! Ведь я лишь просто выполнил мамину просьбу. Как смог... Больше семью родственников никогда не видел...
Нет, вру! Как-то раз, увидел их пару, спускающуюся по эскалатору метро. А я поднимался на параллельном наверх. Они меня не заметили, и я не стал ничего предпринимать...
В 1992-м проходила Зимняя Олимпиада в Альбервилле. Мы выполняли обычный рейс Пулково - Шереметьево — Пулково...
Как правило, стюардессы сообщают экипажу о каких-либо знаменитостях, находящихся на борту самолёта. Если только сами знают в лицо. А узнают, обычно, лишь тех, кто мелькает на телевидении, обложках и страницах разворотов различных глянцевых журналов.
Девчонки помоложе и кумиров имеют, соответствующих возрасту, кругозору и интеллекту. Вроде тех, кто поёт всякие бездарные и бессмысленные «сюси-пуси», общепризнанных звёзд многострадальной отечественной эстрады или мастеров искромётного юмора из «Comedy Club», да клонов-близнецов всевозможных «Белок-Стрелок», «Лоснящихся-поблёскивающих» и им подобных выскочек.
Оговорюсь сразу, что Юру Шатунова навсегда считаю личным врагом, надолго вышибающим из душевного равновесия, если доводится его песни где-нибудь услышать.
… Оговорюсь и уточню: в глубине души вполне понимаю нужность слезливых и пронзительных песен «Ласкового мая» для определённой девичьей и мальчиковой аудитории. И бронебойность песни «Белые розы», которая шрапнелью сражает малолетку просто наповал – вполне в духе «жалестной» песни под балалайку «У кошки четыре ноги» – это тоже хорошо понимаю... Если только вспомните одноглазого Мамочку из «Республики ШКИД». Не в этом, собственно, причина такой огромной нелюбви персонально к личности Юры Шатунова.
На самом деле, всё гораздо проще. Когда я только начал в Якутске летать на Ту-154, и опыта накопилось ещё маловато, старался прийти на самолёт раньше всех, чтобы в кабине вдумчиво и не спеша подготовить оборудование для предстоящего полёта и многое продумать наперёд... А тогда на якутских самолётах на магнитофоне «Арфа», через который гоняют для пассажиров всякую развлекаловку и информацию, была записана одна-единственная дорожка. От вопиющей нищеты и бедности церковной мыши соответствующих служб обеспечения.
И если догадались, она бесконечно крутилась с этим единственным концертом «Ласкового мая», где Юра Шатунов проникновенно рвал девичьи сердца и вносил смятение в юные души. И пел, и пел бесконечно эти беззащитные «Белые розы»..., острыми шипами раздирая мозг... Забивая и воруя всё предполётное время... Каждый божий день. И на каждой промежуточной стоянке... Ничего такого уж личного или криминального. Ассоциации!
...Стюардесса бодренько доложила, что из Шереметьево возвращаемся с Эдитой Станиславовной на борту. К тому времени, «оскомина» созерцания разнокалиберных высокопоставленных VIPов и знаменитостей была уже основательно сбита. Поэтому мы информацию просто так и восприняли – как информацию, и не более того!
Полёт прошёл обычно. Зарулили на стоянку к круглому пулковскому сателлиту, где тогда ещё постоянно работали подземные эскалаторы, чтобы быстро и без вызова автобусов доставить пассажиров в аэровокзал или наоборот, к самолёту.
Но у сателлита наблюдалась весьма неординарная картина. Была расстелена красная ковровая дорожка от поджидавшего автобуса к трапу самолёта. И наготове уже стоял военный оркестр во главе с капельмейстером. Парадная форма, белоснежные перчатки, цветы и всё такое специфическое, что указывало на торжественность момента...
Первой по трапу спускалась Эдита Пьеха. Согласно её статуса и всеобщего уважения. Она сначала слегка оторопела от такого фурора и восторженной встречи, но сразу приветливо помахала оркестрантам ручкой, улыбнулась и... поняла, что капельмейстер почему-то не спешит подавать сигнал музыкантам для «трам-пам-пам, бух-бух»... и вообще смотрит как бы мимо или сквозь неё... Куда-то дальше – в проём входной двери и явно ожидая появления какой-то другой персоны, известной только ему. Но никак не Эдите Станиславовне... Конфуз?! И на глазах у всех. Что делать-то?
Оркестр грянул торжественный марш, когда на трап вышла скромная худенькая девушка в тренировочном костюме. Сумка через плечико и пара лыж в руках.
Это была наша прославленная лыжница Любовь Егорова, которая в олимпийском Альбервилле легко взяла три «золота» и два «серебра».
И встречу организовали только и исключительно чемпионки. Однако, Егорова быстро сориентировалась в неоднозначности ситуации. Она спустилась по трапу, приобняла растерявшуюся Пьеху... И уже вместе, независимо, гордо и величаво они прошествовали по ковровой дорожке в автобус под звуки оркестра... Статус-кво восстановили... Сразу две королевы!
...А в последний раз я видел Эдиту Станиславовну Пьеху пару лет назад, когда летел рейсом из Тель-Авива. И она тоже возвращалась с концертов и гастролей. Выглядела уставшей и не вполне экранной. Возраст ведь не спрячешь. Да ей этого и не надо делать... Королева! И этим всё сказано. Дай ей Бог!... Не знаю, удалось ли рассказать что-то о ней. Снова личные ассоциации.
