Роса на карабине.
Кругом тайга, одна тайга,
И мы посередине…»
(Из песни «Тайга», сл. И.Жданова, муз. А.Дулова )
Шел восьмой день сплава. Двое «сумасбродных» рыбаков-охотников, версту за верстой, спускались в конце сентября по Тимптону. Еще накануне этой авантюрной вылазки никому из них и в голову не приходило сунуться в канун первых снегопадов и шуги на обмелевшую шиверами и порогами реку. Но видно, так уж суждено, девять дней назад столкнулись они у конторы, куда каждый шел получать отпускные.
На площадке перед крыльцом толпились, пришедшие сюда по разным надобностям, обветренные громкоголосые мужики. Обед у конторских еще не кончился и полевики коротали время в обычном для таких сборищ трепе – об охоте и рыбалке. Красочные рассказы одних дополнялись не менее радужными воспоминаниями других, разжигая охотничье-рыбацкие страсти, а они, как известно – вещь заразная. Наши два товарища, наслушавшись баек, тут же под одобрительные реплики присутствующих договорились в наступающую пятницу рвануть от Нагорного вниз по Тимптону до устья Чульмакана. Сашка Корнев – водитель ГАЗ-66 –ого гарантировал им через десять дней вывоз бутора и трофеев с устья в поселок.
Собрались за один день: закупили продуктов, обегали друзей и знакомых – набрали в долг патронов, а снаряжение всегда было готовым, как моб.запас на случай военного времени. В пятницу рано утром на экспедиционной попутке выехали из поселка. Во втором часу дня разгрузились у моста через Тимптон, искрящийся на солнце мелководными шиверами. Быстро накачали «трехсотку» (сплавлялись на одной лодке – легче таскать по мелководью) и, уложив в резиновое суденышко скарб, отчалили.
Первые два дня шли на запале – старались уйти как можно быстрее на недосягаемое местными охотниками расстояние. Погода радовала – стояли прохладные сухие ночи и нежаркие солнечные дни. Уток на реке было мало, да и те, пуганные настырными стрелками, не подпускали на выстрел. В конце второго дня причалили напротив устья Иенгры. Хорошие охотничьи угодья были здесь: на многочисленных озерах и старицах держались утки; на реке неплохая рыбалка; в окрестной тайге водилась боровая дичь, а на переходах можно было взять согжоя или сохатого. Охотники из старого села Золотинка давным-давно обжили эти места, срубив по распадкам несколько зимовий. В любую пору года в устье кто-нибудь да околачивался, но в этот вечер вокруг было безлюдно.
На ночлег расположились в большом зимовье, поставленном на берегу реки еще геологами Иенгринской партии, завозившими по тракторному зимнику оборудование и продукты на разведочный участок. За ужином не засиживались, а нагрев жилье, завалились потеть от выпитого чая на оленьи подстилки – прогревались, продрогнув у костров в предыдущие ночи.
Встали еще затемно и, выпив по большой кружке крепко заваренного чая с сахаром, трусцой заспешили в скрадки, потому как на востоке уже расползалась по небу засветлица.
Подмораживало. Светлеющий небосвод розовел. С каждой минутой холодало все сильней и сильней. Мелкий озноб временами встряхивал мышцы тела. Сидеть неподвижно в засидках скоро стало невмоготу. Сначала Егор, а потом и Михаил захрустели скованной морозцем галькой, переминаясь рядом со своими укрытиями. Над Тимптоном слабый хиус баламутил молоко тумана, снося его в верховья. Неожиданно небольшая стайка шилохвости, бесшумно планируя, вылетела из этой пелены и, коротко глиссируя, приводнилась на серо-стальную гладь реки… Охотники, вскинув ружья, выстрелили залпом, вода вокруг уток брызнула фонтанчиками, и эхо счетверенных выстрелов бухнуло в туман, как в подушку. Егор бросился за лодкой, Михаил, перезарядив ружье и держа приклад у плеча, водил стволами, высматривая подранков, но их не было. Всю стайку в восемь штук они уложили разом. Вот она первая добыча! Многообещающий успех сулил богатую охоту, но в этот утренник утки больше не летали.
Продрогнув до костей, охотники с восходом солнца заспешили в теплое зимовье. Завтракали так, чтобы не обедать и уже через час, горя охотничьим азартом, двинулись дальше вниз. Спускались по реке привычным порядком. Один плыл в лодке, высматривая уток, им был грузный седеющий Михаил. Другой – высокий молодой Егор, шел берегом, срезая через сопки большие и малые излучины, готовый к встрече с таежной живностью. Он, то отдалялся на значительное расстояние от реки, то спускался к ней, выходя к длинным уловам. Здесь Егор дожидался лодку с Михаилом и, впрягаясь в лямку бечевы, бурлачил по берегу против ветра. Обмелевшие шивера (перекаты) Михаил проходил сам, ведя вброд лодку по углублениям, продранным весенним ледоходом. Большинство же порогов приходилось обходить посуху, перенося через русловые завалы и прибрежные крепи лодку и груз.
Третий день, как и два предыдущих, прошел в ходовом сплаве, дичи не было ни на реке, ни в окрестной тайге. Отмахав почти сорок верст, охотники решили встать табором ниже устья Наминги рядом с полуразвалившимся зимовьем. От речного хиуса натянули брезентовый экран, а от стылой земли подложили все те же шкуры северного оленя (согжоя), пустотелый волос шерсти которого хорошо хранил тепло тела. За дровами для костра далеко не ходили. В ход пошли черные потрескавшиеся бревна одной из стен заброшенного жилья старателей. Углы избушки сгнили, и сруб кособоко раскатился в бурьян. После каши с тушенкой долго чаевничали, наслаждаясь, горячим ароматным напитком. Вечерняя заря, блеклыми красками слегка измазав край неба, почти погасла, но на последних минутах, как раздутый порывом ветра костер, вспыхнула малиново-красным заревом и, прогорев окончательно, остыла за зубчатыми останцами. Охотники, умиротворенные сытным ужином и теплом костра, вытянулись вдоль рдеющих углями, швырков и, лениво переговариваясь, незаметно уснули. После часа ночи резко похолодало, крутясь с одного бока на другой, грея то спину и задницу, то грудь и коленки, они проспали почти до рассвета.
Перед свитанком Михаила с Егором поднял хруст смерзшегося галечника. Проснувшись одновременно, сплавщики, молча, без суеты взяли свои двустволки и отошли тихонько в разные стороны от костра так, чтобы сполохи пламени не засвечивали ночное зрение. Медведь был на стороне Михаила - в каких-то двадцати шагах от развалин зимовья темнела на фоне речной косы его туша. Ушлый топтыгин не стал долго позировать, а, преодолев в два прыжка расстояние до прибрежного ельника, скрылся в ночной тайге. Михаил не стрелял, зачем палить наугад, пустой выстрел в тайге иной раз стоит жизни человеку. Егор, не видя из-за костра, но по шуму понимая, что был какой-то крупный зверь, подбежал к напарнику готовым, если нужно, стрелять. «Кто? Медведь! Согжой!» - негромко, сдерживая охотничью дрожь, поинтересовался он. - «Босоногий молодняк приперся с той стороны», - ткнув стволами в сторону мокрого следа, тянущегося от уреза реки по заиндевелой гальке, ответил Михаил и через паузу добавил: «Ишь ты, ни духа человеческого, ни огня не боится! Видать, не впервой мародерничать идет по темноте. Собаки то нет, вот - и наглеет!»
Проводив ночного визитера, спать охотники уже не ложились, а плотно позавтракав, свернули табор, уложив бутор в лодку. Светало. В четвертый день им предстояло «добежать» до устья Уллахан- Мелимкена, далековато, почти пятьдесят верст, но преодолев это расстояние они могли разбить там табор на два дня. Дело в том, что Михаил исходил когда-то этот правый приток Тимптона от верховья до устья, в маршрутах с промывальщиком из обрусевших китайцев. Нашли золото, не нашли – он не распространялся, а вот о рыбалке и охоте в тех местах волнующий душу разговор был с первого дня сплава.
Немеряные версты четвертого перехода дались Михаилу с Егором нелегко. Осенний Тимптон здесь обмелел настолько, что шивера растеклись многочисленными рукавами, выход потока из которых зачастую или уходил в галечное дно, или «размазывался», как блин на сковородке, а неожиданные отмели в длинных уловах делали проход запутанным лабиринтом.
Лодку то и дело приходилось брать на бечеву или разгружать и переносить вместе с грузом по загроможденному валунами берегу. К тому же, встречный северный ветер, набирая силу, предвещал скорую перемену погоды, затягивая линию горизонта темно-серой хмарью. Приближался первый в эту осень циклон, и только небеса знали: чего он несет больше - дождя или снега.
К устью заветной речки охотники подплыли в сгущающихся сумерках. Зимовье, стоящее на коренном берегу у самой кромки тайги, нашли не сразу. В ветхой избушке неведомо кем и когда срубленной, отсутствовали дверь и окно. Через их проемы и прохудившуюся крышу ощущалось дыхание надвигающейся непогоды. Вместо нар кто-то из проходивших сплавщиков прямо на утрамбованный земляной пол уложил настил из молодых лиственниц. Зато печь из двухсотлитровой бочки, без дверцы, но с большой трубой, радовала. Сей агрегат явно когда-то служил на одном из разведочных участков. Обычную на ужин кашу с тушенкой не готовили, а заварив на маленьком костерке котелок крепкого чая, забрали его в зимовье, где запивая горячим вяжущим напитком, «уговорили» по банке китайской «Великой стены», булку хлеба и по большой пачке галет. Спать легли поверх спальников, не раздеваясь, лишь распустив ремни на брюках и занавесив пустые проемы кусками брезента. Печь, заряженная под самую завязку полусырым кругляком, сипела, пуская сизый дым из неприкрытого дверцей квадрата, но грела ровным жаром. Старое зимовье, несмотря на прорехи, заботливо обогревало временных постояльцев, а те, умаянные тяжелым переходом, сытые и пригретые, спали, как убитые. Тем временем очередной ночной визитер хозяйничал у сложенного рядом с избушкой и прикрытого от дождя перевернутой лодкой походного скарба.
Утром глазам Михаила с Егором предстала удручающая картина. Лодка, с пробитой когтями первой секцией, валялась в кустах голубичника. Раздерганная палатка ворохом белой парусины стелилась по валунам. Вместо бочонка, взятого под рыбу, лежала гуда клепок вперемешку с обручами, а печурка втянула в себя патрубок и раздула бока, как щеки. Все говорило о бесцеремонности «таможенного досмотра». Из распотрошенного мешка с сетями тянулись шнуры с поплавками, указывая направление отхода «налетчика» с рюкзаком, полным продуктами и прочими ценностями, взятыми про запас. Охотники, кипя праведным гневом, кинулись в тайгу на поиски. «Да… куда же этот недоношенный упер мой новый рюкзак!» - бушевал старший из охотников. – «Миш, в мешке у нас больше половины дробовых патронов лежало и вся тушенка, не считая сгущенки и хлеба…» - культурно уточнял Егор. «Тушенка…, я вчера, старый … в него весь чай переложил!» - матерно гневался на себя и на таежного мародера Михаил. – «Неужели, вчерашний медведь за нами увязался, так ведь здесь уже не его вотчина!» - хрустя валежником, продираясь через полосу сухостоя, громко вопрошал Егор. – «Да нет, это местный нас, раздолбаев, обул!» - уже без матов, но еще с гневными нотками отвечал напарник, заглядывая под колючие лапы кедрового стланика. Обыскав ближайшие окрестности, охотники сошлись в ста метрах на невысоком взлобке. «Пошли назад к табору, он здесь, видно, не в первый раз балует. Далеко утащил, чтобы не мешали жрать.! Без собаки до вечера не найдем, зря время теряем. Хана нашим припасам!» - подвел итоги поискам Михаил.
Вернувшись к зимовью, занялись неотложными делами: Михаил – ремонтом лодки, а Егор, собрав разбросанное снаряжение и насвистывая прицепившуюся мелодию, принялся распутывать сети и, по возможности, чинить прорехи от медвежьих когтей. На завтрак сварили жиденькую кашу из пшенки и заварили чай из брусничника с гроздьями ало-красной ягоды. До устья Чульмакана, где их через пять дней должен встретить Сашка Корнев, оставалось около ста верст и одна булка хлеба, пачка чая и килограмма два пшена. Эти продукты уцелели случайно. Сплавщики накануне вечером, доедая запас из первого рюкзака, оставили их в избушке. Еще была соль, ее Егор, как только затопили печь, выставил у стены – просушиться. Возможно, она и пригодится, оставалась надежда на скатывающуюся с верховий в зимовальные ямы, рыбу. Спиннингами и сетями, хоть и рваными, при удачном раскладе можно будет наловить столитровый бочонок. Про большую охоту на уток они уже не думали – патроны были только в патронташах, и расходовать их нужно было теперь с оглядкой.
Наложив здоровенную заплату на поврежденный борт лодки, Михаил с ружьем и спиннингом отправился вверх по Уллахану, а Егор остался на таборе сторожем – косолапый лиходей теперь будет пасти их, пока они не уйдут за пределы его участка. Заготовив на вечер и ночь дров, и набрав полный котелок голубицы, от ягод которой вся ближайшая закраина тайги была синей, Егор спустился со спиннингом к устью притока – решил побросать блесну в пределах видимости зимовья.
При первом же забросе посеребренной самоделки, на приманку вышел стремительный
ленок. Егор на мгновение приспустил леску и тут же, широко поведя руками и корпусом, подсек. Возбуждение ударило в голову, как большой глоток шампанского. Короткая борьба и вот двухкилограммовая рыбина тяжело забилась на гальке между вросшими в береговой откос валунами. Ленки не таймени, жирующие в одиночку или парами, второй заброс и вторая такая же красавица, изгибая тело, забила хвостом по беловато-серым окатышам. Теперь уже не только в голове, но и во всем теле вскипела пузырьками лихорадка азарта. Ружье, висевшее за спиной, стесняло движения и Егор, не долго думая, снял его и прислонил к ближайшему валуну. Освободившись от обузы, он стал посылать блесну так, чтобы она ложилась за приустьевой ямой, меняя скорость проводки и направления, он выманивал из ее глубин на бросок все новых и новых ленков. Скоро с десяток рыбин, медленно двигая жаберными крышками, засыпало, разбросанными среди зализанных весенними паводками каменных обломков.
Спустившись вдоль берега до конца длинного омута, Егор развернулся, чтобы зайти сначала и тут увидел, как «босоногий воришка», ступая осторожно, будто на цыпочках, уносит в зубах ленка. Некрупный медведь крался между ним и ружьем. От такой неслыханной наглости Егор задохнулся: «Скотина, тебе мало того, что оставил нас без продуктов, патронов и покалечил лодку, так ты еще, нажравшись нашей сгущенки, воруешь средь бела дня рыбу!» - Ухватив первым попавший под руку окатыш, он кинулся с ним за медведем, но в гору по валунам бывший пестун бежал быстрее. Рыбина болталась в его пасти и била хвостом по морде. Поняв, что медведь не бросит ленка, Егор запустил вдогонку увесистый голыш. Камень попал удачно – прямо по корню хвоста. От неожиданной боли медведь визгливо уркнул и, выронив ленка, с рыси перешел на галоп. В мелколесье он влетел, не сбавляя скорости, видно здорово припекало. Егор громко заулюлюкал ему вслед, потом, заложив пальцы в рот, засвистел так, как когда то он поднимал на крыло своих голубей. Довольный метким броском, он собрал разбросанную по берегу рыбу в одну кучу и, прихватив ружье, стал подниматься к зимовью за мешком под нежданно - негаданный улов.
А в это время по борту долины Уллахана по старой нартной тропе к их временному пристанищу держал путь Михаил с увесистым рюкзаком. Ему, как и Егору, подфартило – в двух километрах от устья в извилистом неглубоком улове, зажатом между обмелевшими перекатами, он одного за другим взял на свою самодельную блесну несколько крупных горных ленков – темноспинных рыбин с желтоватыми боками, покрытыми мелкими пятнами. В народе их называют почему-то «лимбой». Формой тела «лимба» совсем не похожа на прогонистого речного ленка, а больше всего на гольца из дальневосточных рек. Видно, утки да чайки, как пить дать, занесли давным-давно икринки через хребет Джугджур, расстояние то плевое – один дневной перелет.
Михаил, выйдя к обрывистому берегу Уллахана, выбирал, как и куда удобней спрыгнуть на обсохшее галечное русло, как вдруг со стороны зимовья послышалось: «Эй! Эй! Эй! Держи его! Мать твою за ногу! Эй! Эй! Эй!», - а потом залихватский пересвист прокатился по долине притока. Секунд через пятнадцать из прибрежного хмызняка противоположного берега кубарем скатился на речку медведь – четырехлетка. Влетев со всего маха в мелководный рукав, он тут же уселся в него, погрузив мохнатый зад в холоднющую воду. До зверя было метров семьдесят. Михаил, не удержав равновесие на мшистом краю, спрыгнул на громко захрустевший галечник. Медведь, как ужаленный, выпрыгнув из воды, рванул наискосок вверх в сопки и на пятом – шестом прыжке ушел в гущару. «Что это с ним? Соли ему Егор под хвост сыпанул?» - усмехнувшись озорной мысли, подумал Михаил. - «Вот наглая морда, днем приперся! Надо бы дробью нашпиговать ему зад, а то будет крутиться вокруг да около, пока не сопрет еще чего-нибудь. Это все туристы, сюсюкая, подкармливают молодняк. Совсем страх потерял зверь. Подрастет, не до шуток будет» - размышлял он, переходя вброд ощутимо бьющий в ноги речной поток.
Ты что медведю сделал? Что это он, как угорелый, по тайге гоняет?» - посмеиваясь щетинистой физиономией, спросил Михаил, подходя к Егору, выкладывающему из мешка на мох, как полешки, ленков. – «Да камнем по заду угостил! Пока я рыбу тягал, он у меня за спиной, втихаря, ленка поволок» - смеясь, ответил молодой напарник. – «То-то он свою ж… холодной водой студить начал!» - сдержанно посмеиваясь, Михаил рассказал Егору о медвежьих страданиях, вытряхивая тут же на мох свою добычу. Сложенные вместе два улова выглядели солидно. Удачная рыбалка и забавный случай вернули охотникам хорошее настроение. Так заканчивался пятый день сплава.
(продолжение следует)
