Кобель отказ хозяйки взять его с собой принял с неподдельной душевной тревогой. Он тотчас, гремя цепью, метнулся к забору, встал на дыбы и, смотря поверх ограды вслед хозяйке, скулил, пока та не скрылась за углом крайнего дома. А потом несколько раз пробежался от конуры до калитки, удерживаемый по-змеиному шипящим кольцом векши. Сунул нос между штакетинами. Долго принюхивался, подрагивая скрученным в бублик хвостом. И, видимо решив, что хозяйку лучше ждать на крыльце, улегся на широкой ступени мохнатым сфинксом, время от времени настораживая уши.
А Шура, на ходу поправляя выцветшую косынку, ускоряла шаг, гадая, кого это попутным ветром занесло в Хрустальный. Ведь еще позавчера по радиосвязи о визитерах ни гу-гу, а сегодня как снег на голову. Не иначе начальство втихую по-браконьерить пожаловало, или безрассудные туристы, в канун шуги по Большой реке сплавляться надумав, уломали экипаж забросить их сюда. Впрочем, кто бы это ни был, а разобраться надо, на то они с мужем и остались здесь. И Шура, наполняясь строгостью охранника, прежде чем выйти на открытое перед площадкой пространство, с торопливой походки перешла на упругий шаг. Не осознанно, чисто по-женски, огладила себя по груди, бокам и ягодицам, как бы оглядывая со стороны.
Тем временем прилетевшие, обмундированные в разношерстную военную форму без знаков различия, стоя рядом со сваленным в кучу снаряжением, крутили головами, с интересом рассматривая вымерший поселок. Особенно для них загадочным выглядел склон, нависающей над поселком сопки. Не прикрытый осыпавшейся хвоей лиственниц, он искрился отвалами хрусталеносной породы. И как многоглазое существо смотрел на пришельцев, казалось, из самых недр земных темными провалами устьев штолен. Но как только Шура вышла из-за крайнего дома, мужчины тут же повернули в ее сторону головы, а стоящий ближе к ней, одетый не по погоде в одну лишь поношенную «афганку» медленно пошел навстречу.
«Майор Бобин" – представился он, заученно дернув руку к виску. Отступая в сторону, повернулся на пол оборота и так же коротко представил своих товарищей: «Мои сослуживцы». Те, как по команде, закивали головами: «Здравствуйте, хозяюшка! Вот подвернулся случай места ваши благодатные посмотреть. Уж больно их у нас в районе нахваливают. Не обессудьте, что не зваными объявились. Мы ненадолго…» – наперебой зачастили явно подвыпившие вояки, расплываясь в широких улыбках. «А где ваши мужчины? – перебивая их, лупоглазый майор, не мигая, уставился на Шуру. – Ах, да! Вот письмо от председателя районного охотобщества. Оно согласовано с районной властью. Видите ли, возможно здесь откроют охотничью дачу. Мы, так сказать, эксперты – посмотрим, оценим. Вас просят поселить нас в какое-нибудь приличное жилье. Ну как, примете?»… «Удав» – так мысленно окрестила майора Шура, протянул раскрытый конверт. Не читая послания, понимая, что эти люди запросто так залететь сюда не могли, она сдержанно улыбнулась и жестом позвала за собой.
Прилетевших мужчин Шура подвела к дому, стоящему особняком. Здесь когда-то был медпункт на три кабинета. За лето Лактионовы приспособили его под «заежку». Печь с плитой, окна с занавесками, койки с ватными матрасами, полный кухонный набор мебели и кое-какая посуда, чем не гостиница «люкс». «Располагайтесь. Вечером приходите на ужин», – по-таежному гостеприимно пригласила она.
Спутники Бобина в голос загомонили: «Не беспокойтесь, хозяюшка, харчей у нас полные рюкзаки! – для убедительности один их них хлопнул по объемистому вещевому мешку. Раздался слабый звон стекла. Лица мужчин преобразились. – И выпивка у нас – чистейший спирт!» Выпячиваясь гоголями перед красивой женщиной они, как коробейники, начали хвастаться содержимым набитых под завязку рюкзаков. «Спасибо за приглашение, Александра Владимировна! На ужин обязательно придем, – прервал рисующихся товарищей майор. – Так, где же ваш муж и сын? Наверное, в тайге. Как скоро они прибудут? Я о вашем муже много хорошего наслышан. Рад буду познакомиться!» Бобин, улыбаясь только губами, сверлил немигающими глазами Шуру. От его взгляда, холодного и пустого, хотелось посторониться. «Да, в тайге. Завтра к вечеру будут дома. Борт в плане стоит на послезавтра, так они подвезут к нему рыбу. А вы этим бортом улетать будете?» – Шура, выдерживая гипнотизирующий взгляд «удава», ждала ответа. «Так точно, этим же вертолетом вместе с рыбой вашего мужа и полетим. Нам двух дней хватит разобраться, что к чему, – и Бобин, взяв под козырек, шутливо осклабился: разрешите заселяться, товарищ комендант?!» «Да, пожалуйста!» – без тени прежней улыбки Шура коротко кивнула головой, она не любила притворной веселости. С первых минут общения с Бобиным Шура отметила про себя, что тот мало походит на заядлого охотника. Скорее, на пройдоху, появившегося здесь по каким-то своим делам. Его настойчивые вопросы о муже и сыне настораживали ее. Ну а те двое, судя по оружию в добротных чехлах и увесистым рюкзакам, действительно прилетели сюда поохотиться и с комфортом под крышей дома, а не у костра, отдохнуть, попивая водочку. В то, что эта троица - эксперты от охотобщества она не верила – обычный «блатняк» районной власти.
Оставив заезжих охотников у крыльца «гостиницы», таежница поспешила к себе, по дороге обдумывая тревожащее ее поведение Бобина. Из головы не выходил его подчеркнутый интерес к ее мужикам…. Теряясь в предположениях и успокаивая себя, Шура подошла к дому, но прежде, чем зайти в свой двор, по-мальчишески поддала ногой пустую консервную банку. Та, дребезжа и крутясь волчком, влетела в соседские открытые ворота. Как только хозяйка закрыла за собой калитку, Учур тут же уткнул ей в колени свою лохматую башку и замер в ожидании ласки, слегка помахивая хвостом.
«Ну что, дружище, – Шура запустила пальцы в густую шерсть, – поживем – увидим зачем к нам этот фрукт пожаловал, а пока давай подумаем, как своих заранее предупредить о нежданно негаданных гостях».
План действий созрел быстро – завтра с утра, обойдя поселок (надо же показать заезжим товарищам, что Хрустальный доглядывают), она уйдет по зимнику к Алдану и напротив устья Чуги оставит записку под вехой с красной тряпкой.
Принятое решение успокоило Шуру. Накормив Учура, крупного кобеля-медвежатника, она закинула кольцо цепи на крюк – пусть посидит накоротке, не ровен час, зайдет кто-нибудь из мужиков – положит носом в землю. Управившись с собакой, пошла на летнюю кухню разводить огонь в печи. Вскоре по дороге к реке мимо «усадьбы» Лактионовых прошли с ружьями заезжие гости. Шура в это время хлопотала у кухонного стола. Бросив мельком взгляд на шагающую гуськом троицу, она помахала рукой в ответ на возгласы: «Мы за удачей! Пожелайте нам ни пуха, ни пера! К вечеру ждите!» Минут через пять неожиданно вернулся Бобин. Учур, коротко взлаяв, загремел цепью, тряся корноухой башкой, как бы проверяя крепость ошейника. Майор, косясь на собаку, бочком зашел в кухню и прямо с порога без обиняков предложил: «Александра Владимировна, я знаю, вашего сына вызывают на медкомиссию, а потом призовут в армию. Могу устроить отсрочку до весны за вознаграждение. Пять соболей и сын не пойдет служить в зиму, а весной молодому бойцу легче привыкать к армии. Да и Кавказ к лету, может, успокоится. Думаю, для такого случая вы отборную пушнину не пожалеете. Поговорите с супругом. Перед отлетом жду ответ. Изобразив на лице улыбку, майор доверительно, чуть понизив голос, закончил: «Знаете, как трудно стало жить на одну зарплату, а жене хочется, как у всех…. Ну ладно, пока!»
Шура, только когда ушел Бобин, вместе с брезгливостью к майору, почувствовала легкость в душе. Терзающая ее последние два дня тревога, исчезла. Всего-то пять шкурок и Алешка до весны с ними! У нее давно лежало припасенное на подарки родственницам «мягкое золото». Не развались страна, а вместе с ней и добычная партия, они в это лето были бы в отпуске за два года. Так что есть чем откупиться от майора и его бабы, но все равно надо им с Сашей быть готовыми ко всему, мало ли что еще может выкинуть этот мздоимец. Повеселев сердцем, Шура с утроенной энергией занялась стряпней.
Гости затопали ногами по дощатому настилу двора вскоре после захода солнца. Учур молчал, но неотрывно следил бусинками глаз, положив свирепую морду в шрамах на край лаза конуры.
«Принимайте трофеи, боярыня!» – на ступеньку крыльца к ногам Шуры легли два чирка-свистунка. «Просим приготовить из этой горы мяса ужин на всю дружину!» –дурачились под княжеское войско охотники. «Прошу, гостюшки дорогие, ужин готов. Он ждет вас!» – Шура, подыгрывая в тему, повела руками, как Царевна-лебедь. У мужчин от «начинки» стола глаза масляно заблестели и они, как кабаны, плотоядно восклицая, ринулись на веранду.
Проголодавшие на свежем воздухе, охотники ели-пили с аппетитом, долго не насыщаясь и не пьянея, сказывалась «военная» закалка. Шура сидела с краю стола, подкладывая на тарелки закусь и поднося из кухни все новые блюда. Сама она пила чай с шоколадными конфетами. Это редкое для Хрустального лакомство в большой красочной коробке элегантно преподнес один из сослуживцев "удава".
Веселье оборвалось внезапно. Шура, стоящая рядом с майором, потянулась с тарелкой домашней лапши к гостю, сидевшему у стенки. В это время опьяневший Бобин обхватил ее за ягодицы, как бы придерживая. Мгновение, и тарелка вместе с содержимым оказалась на его лысеющей голове… Тишина повисла над столом…. Широкие полоски лапши свисали с ушей, лба и носа майора. Тарелка, кренясь, медленно сползала набок. Наконец она звонко скатилась на пол, обнажив «загаженную» голову блондина… Гомерический хохот и возгласы: «Вот это баба! Огонь-девка!» – подкинули со стула красного, как рак, Бобина. «Сука! Отправится служить твой щенок этой осенью в «горячую точку». Уж я постараюсь засунуть его в самое пекло!» – майор с исказившимся злой гримасой лицом, выскочил из-за стола и исчез в темнеющем дверном проеме.
«Извините нас! Дурак он, такой вечер испортил! А вы молодец! Неповадно будет руки распускать. Мы уж пойдем. Спасибо вам! Особенно лапша понравилась, ха.. ха.. ха!» – протрезвевшие враз спутники майора засобирались к выходу. Шура вышла проводить их до калитки. За забором тот, что был постарше, приостановился и вполголоса сказал: «Этот человек злопамятен, не верьте ему, что бы он потом ни говорил. До свидания!»
На следующий день, чуть свет, заезжие охотники протопали к реке, по-видимому, на утренний перелет уток. Учур, потревоженный шумом, выбрался из конуры, сладко зевнул и загремел цепью, тряся своей мохнатой шубой. Шура в накинутом на плечи полушубке, не запуская генератор – экономила бензин, сидела в темноте на веранде и грела озябшие ладони о горячую кружку с чаем. Она ждала, когда окончательно рассветет и можно будет, пройдя по улицам пустующего поселка, уйти через аэродром по старому зимнику к устью Чуги. Давно не чищенный от упавших лесин зимник из поселка выходил прямо на берег Алдана напротив устья этой очень трудно проходимой речки. Шивера, крутые перекаты на ней следовали один за другим, чередуясь с узкими глубокими уловами, а берега по обе стороны русла сплошь завалили крупные валуны. Шура, проработав столько лет в геологоразведке, никак не могла привыкнуть к тому, что ее муж, а теперь и сын, один на один с судьбой в глухой тайге. Вот и сейчас она переживала и надеялась, что все будет хорошо, и они пройдут (в который раз) этот трудный маршрут.
Открыв коробку с конфетами, Шура вспомнила похотливые майорские руки и брезгливо отодвинула ее в сторону. Отпивая маленькими глотками горячий чай, она стала размышлять над вчерашней неприятностью. Получается, что своей вспыльчивостью она лишила сына возможности пожить с ними до весны. С другой стороны, Шура была уверена, Александр с Алешкой непременно похвалили бы ее за лапшу на майорской голове. Но чем больше себя она оправдывала, тем сильнее ей хотелось, чтобы сын провел зиму с ними. В душе Шура уже почти согласилась – надо извиняться перед Бобиным, но тут вспомнилось серьезное предупреждение о двуличии и злопамятности майора. И опять ее материнское сердце не находило ответа, как поступить.
Со двора послышалось громкое позевывание и шипящий звук скользящего по натянутой проволоке кольца цепи. Учур напоминал хозяйке – давай займемся неотложными делами.
Шура глянула на часы: «Ого, начало восьмого!» С реки донеслась пара сдвоенных выстрелов – вот и охотники своим делом занялись. «Ну что, и нам пора!» – закинув на плечи полупустой рюкзак и прихватив мелкашку, она вышла на крыльцо. Учур сидел у нижней ступеньки и, как дворник метлой, мел хвостом по дощатому настилу. Спустив с привязи темно-рыжего, мохнатого, как унт, кобеля, она неторопливо зашагала по безлюдным улицам, хозяйски осматривая осиротевшие дома. Удивительно, каждый раз вот так обходя Хрустальный, то и дело приходилось то двери подпирать, то створку окна гвоздем приколачивать. И кто их открывал? Домовой что ли, скучая, звал хозяев?
Учур, спущенный с цепи, вел себя, как обычно – метил столбы, заборы, углы домов и драл лапами землю. Потом сорвался на широкие махи и исчез где-то на задворках.
Подойдя к зданию клуба, Шура поднялась на его просторное крыльцо и повернулась лицом к поселку, спускающемуся террасами в широкий распадок ручья Кавердак. От осенней панорамы у нее защемило сердце. Золотая тайга, хрустально прозрачная даль и синева бездонного неба, а в распадке – кричащая пустота человеческого жилья.
От горестных раздумий ее отвлек громкий топот. Повернув голову, она увидела бегущего вниз под горку Бобина, майора догонял Учур. Шура не успела крикнуть: «Стой! Не беги от собаки!», как кобель в прыжке ударил того в спину и майор «запахал» по кварцевой отсыпке. Учур, утробно рыча, придавил Бобина лапами к земле, но тот даже и не пытался вставать. От недавней грусти у Шуры не осталось и следа, ей хотелось смеяться, но сдерживая себя она, подбежав, оттащила за загривок кобеля. «Фу, Учур! Свой! Нельзя!» Собака посмотрела на нее, как бы говоря: «Ну как я его?» Шура потрепала кобеля по морде и оттолкнула: «Иди, гуляй!» Учур, не взглянув на свой «трофей», сорвался с места и, занося зад вбок, затрусил вверх по переулку, из которого только что выгнал майора.
Гневное восклицание Бобина: «Что же вы собаку не на поводке и не в наморднике выгуливаете?!» – заставили Шуру удивленно вскинуть брови… Майор, быстро приходя в себя, уже более сдержанно продолжил выговаривать: «Ваш медвежатник мог запросто меня загрызть». «Ну что вы, если бы вы не побежали, он просто покараулил бы вас до моего прихода! – примирительным тоном ответила геологиня и, помедлив, с сочувствием спросила: Вы не ушиблись?» «Пустяки! – майор с сожалением оглядел продранные на коленях штаны. – Обходил вот поселок, присматривался. В дизельную заглянул. Выхожу, а тут ваша псина. Не скрою, поддался панике, уж больно морда у него свирепая!» Бобин, окончательно успокоившись, вновь сверлил немигающим взглядом Шуру: «Знаете, хочу вам сказать, вчерашний случай с тарелкой немного выбил меня из колеи и я погорячился по поводу призыва в «горячую точку». Между прочим, и вы не ангел, я же просто хотел вас подстраховать. Давайте, будем считать, что мы квиты, а прежний наш разговор остается в силе – вы мне соболей, я отсрочку от призыва до весны, а там глядишь, мы еще раз договоримся» – уже совсем миролюбиво закончил он. Шура не успела ничего ему ответить, как майор, оценивающе окинув ее с ног до головы, по-хамски нагло предложил: «Впрочем, можно рассчитаться и натурой. Вы женщина красивая…. Час обоюдного удовольствия….»
Закончить майор не успел, Шура, не давая себе отчета, сдернула с плеча винтовку. «Но… но… но!» – побледневший Бобин шарахнулся в сторону. На его счастье, патрона в казеннике не было. Щелкнув пустым затвором, разгневанная женщина перехватила оружие за ствол, как дубинку. Майор, отступая, тряс перед собой поднятыми руками: «Успокойтесь! Все в этом мире имеет цену! Вы отстали в этой глуши от жизни!» «Убирайся! Подонок! Еще слово и я натравлю собаку!» И Бобин не стал испытывать судьбу, резко развернувшись, он, не оглядываясь, поспешно затрусил к «гостинице».
На следующий день перед обедом над поселком пророкотал МИ восьмой. Сделав круг, он зашел на посадку.
Неподалеку от бревенчатого настила площадки толпились со своим багажом «эксперты» и стояли четыре столитровых бочонка с рыбой. И как только длинные лопасти винта, обвиснув, остановились, подъехали на грохочущей самоделке Александр с Алешкой. Они быстро перегрузили из вертолета себе в прицеп несколько мешков картошки и капусты. Потом, подкатив старую автопокрышку, скинули на нее из салона две бочки с бензином. Механик, передавая сетчатый мешок с луком, потянул носом: «Чую, копченой рыбкой пахнет!» «Ну и нос у тебя, за версту запах ловит! – рассмеялся Александр. – Сейчас Шура принесет гостинец…. Да вот она уже идет!» Шура в сопровождении собак показалась из-за угла конторы. В руках она несла увесистый сверток. Встречать красавицу таежницу вышел весь экипаж винтокрылой машины.
Дважды «отбритый» Бобин, разумеется, не ждал никаких соболей. Первые минуты он с настороженностью поглядывал на Александра, но по доброжелательному отношению к себе понял – Шура, мужу, ни о чем не рассказала. С непроницаемым лицом он, как и его товарищи, помог загрузить бочонки с рыбой и, подойдя последним, чопорно приложился губами к обветренной ручке Шуры. Крепко тиснул ладонь Александру и не спеша направился к вертолету. По-военному ловко запрыгнув в готовую оторваться от земли машину, исчез за тут же захлопнувшейся дверью. Рев двигателя и вертолет, слегка опустив нос, круто набирая высоту, ушел с разворотом в синеву неба.
Через неделю после отлета «экспертов» Александр с Шурой проводили Алешку на Большую Землю, в Подмосковье к деду с бабкой. С помощью друзей и знакомых он добрался до Якутска, а оттуда вылетел в Москву. Прошло три дня после его отъезда, когда Шура вышла в эфир дежурным радиосеансом. Но из-за атмосферных помех не смогла связаться - ни со своим радистом, ни с соседями. Пытаясь хоть через них сообщить в военкомат о срочном отъезде сына и указать его новый адрес. Они с Александром были в полной уверенности, что дед исполнит свое обещание и к тому времени, когда из Якутии придет запрос, Алешка уже будет служить на Северном флоте. Еще она с нетерпением ждала телеграмму от деда, что сын уже у них, жив, здоров и с призывом никаких осложнений.
Все последующие дни Шура слала в эфир свои позывные, но кроме треска, свиста и какой-то иностранной тарабарщины ее рация из бездонного хаоса атмосферы ничего не принимала. Старые аккумуляторы, за время неудачных попыток связаться, основательно потеряли свою мощность. Для подзарядки Шура запустила движок генератора, но тот почему-то не выдал зарядного тока. Разобраться в причинах она не смогла. Провозилась весь день, но так и не вышла, уже на дежурный, радиообмен.
Александра дома не было, он после проводов Алешки на несколько дней ушел к зимовью – занести в запас чай, сахар, соль и муку для лепешек, а как вернулся, сразу с порога: «Ну что там от сына слышно?» Шура беспомощно развела руками: «Нет связи, весь эфир забит, аккумуляторы сдохли, генератор не фурычит!» Александр, внимательно взглянув на готовую расплакаться жену, погладил ее как ребенка по голове, чмокнул в щеку и тихо сказал: «Красавица ты моя, это ли мы не проходили. Вспомни, как Алешка в девятом классе на зимние каникулы с другом в Якутск укатили…. Давай-ка посмотрим, что там не фурычит!» Открутив пальцами наживленные гайки крышки коробки с диодами, он забубнил себе под нос: «Трали – вали, трали – вали. Это нам не задавали. – Минут через десять, отложив в сторону паяльник, скомандовал: Запускай!» Движок, выдав длинную очередь резких хлопков, застучал ровно и деловито. Стрелки приборов на щитке управления поползли вверх и замерли на рабочих режимах.
«Заряжай! Завтра с утра попытайся выйти на связь с дорожниками – у них телефон, пусть позвонят на районную почту и военкомат, – Александр прижал к себе похудевшую от переживаний жену и расцеловал в щеки, губы, в лоб. – Я сейчас завалюсь спать, а завтра поутру поднимусь на моторе до Кривого – переставлю сети, а то окончательно вмерзнут в забереги. Скоро по Большой реке рыба гулять начнет, не проворонить бы».
Прошла еще неделя, прежде чем восстановилась прерванная радиосвязь. Шура за время неизвестности о сыне потемнела лицом и похудела так, что любая одежда болталась на ней, как на вешалке. Наконец череда дней с аномальными радиопомехами прервалась и знакомый голос радиста, то забиваемый морзянкой, то слышный как будто из-за перегородки, прочитал короткую телеграмму: «Алексей жив зпт здоров зпт служит Кубинке тчк Подробности письмом тчк Дед». От долгожданной весточки у Шуры просохли и заблестели глаза, а у Александра обмякли суровые складки губ. Похоже, мудрому каперангу удалось убедить Алешку, мечтавшему с детства то о морской геологии, то о небе, пойти служить в авиацию. – «Жизнь и работу геолога знаешь не понаслышке, теперь серьезную авиацию посмотри изнутри. Сравни и выбирай, на кого пойдешь учиться после армии» - видимо примерно так говорил дед внуку. На самом деле все обстояло иначе. Об этом они узнают позже из письма родителей. На радостях Лактионовы устроили маленький пир, но вначале Александр весь день готовил дрова на зиму. Благо в тайгу за ними не пришлось ездить – во дворах пустующих домов их было предостаточно. Пока муж возил лиственничные чурки, рубил и складывал плотные высокие поленницы, Шура готовила праздничную снедь и топила баню. В банный жар пошли под вечер. Александр нес два больших березовых веника, Шура, плавно покачивая бедрами, плыла лебедушкой впереди. Под ногами похрустывал тонкий ледок, под полушубки к обнаженным телам льнули прохладные ладошки ядреного воздуха. В бане долго наслаждались духмяным паром, горячей водой и обволакивающим жаром от прикосновения березовыми опахалами. Нежились и ласкали друг друга, а устав, отдыхали на широких лавах в предбаннике. Ужинали при свечах, не запуская движок генератора, чтобы он своим монотонным стуком не пугал таежную тишину. Выпив по чуть-чуть, сели рядышком. Александр взял гитару… и Шура запела под незамысловатый перебор вибрирующих струн: «Ты уехала в знойные степи, я ушел на разведку в тайгу. Над тобою лишь солнце палящее светит, надо мною лишь кедры в снегу…».
Осень в этом году стояла какая-то «рваная». В конце сентября на тайгу опустилась бесснежная стужа. Заклубились туманы над водой. За три дня неоглядная даль окрасилась золотом даурских лиственниц, речные поймы и открытые мари запестрели багрово-оранжевыми с позолотой листиками голубичника и ерника. Через неделю, в октябре морозы, успев прихватить речки в забереги, отступили. Растеплело. Ветер-южак нагнал тучи и в ночь выпал первый снег. Днем его согнал мелкий дождичек. И так колобродило в небесах и на земле недели две – то южный, то северный ветер лепили, рвали, мяли и вновь громоздили серые тучи. Ночью сыпал снег, днем дождь или солнце слизывали его, как сметану.
(продолжение следует)
