На четвертый день они выходят к Пучеглазихе. Михеич копает послед-
ний шурф. Влас ищет место для переправы. Нашел. Свалил березу и она
легла мостом. Опираясь на шесты и хватаясь за ветки перебрались на про-
тивоположный берег и сразу натолкнулись на тропу. До Михнего остава-
лось от четырех до восьми километров. Обстановка была настолько ясная,
что Анин больше не заглядывал в карту. Тропа вывела их к болоту, через
которое пролегала гать. Здесь уже сбиться было совершенно невозможно
и они, мокрые по колена, устремились в последний переход. Болото сме-
няется леском, лесок снова болотом. Потом опять лес. Тропа то расходит-
ся, то сходится снова, становится все шире, все расхоженней. Но до чего
долго тянутся эти последние километры. Кажется, нет им конца. Но вот
мелькает просвет, еще просвет. Просветы ширятся, сливаются в один об-
щий открытый горизонт, над которым доносятся звонкие чистые женские -69-
голоса:
-Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны
А я остаюся с тобой...
Они выходят из леса, как братья разбойники - оборванные, грязные, с
ружьями и котомками.
-А я остаюся с тобою
Родная моя сторона - летит песня.
Они перелезают через изгородь и направляются к людям. Песня смо-
лкает. Женщины копают картошку. Распрямляя спины, они поднимают-
ся с земли и смотрят на подошедших.
- Здравствуйте! Какая деревня? - спрашивает Анин.
- Нижне-Славинская. А вы кто будете?
- Инженеры. Геологи.
- Так что же это, мы блуднули малость? - спрашивает Влас Анина.
Да, где-то на тропе они отклонились и вышли в соседнюю деревню. По-
этому и последние километры показались им такими долгими. Впрочем,
теперь это не имеет значения.
Вечером звонили в Чернорильск. В трубке телефона возгласы удивле-
ния:
- Кто говорит? Анин?! Яков Родионович, Вы вышли?
И каждый, кто брал трубку, от секретаря до начальника Экспедиции с
облегчением произносили это слово: "Вышли!"
Да, они вышли! По этому поводу литр спирта и жареная картошечка со
свежим хлебом.
Они вышли! Вышли! Вышли! Хочется петь и плясать от радости.
А на деревенской улице играет гармонь и звучат голоса парней и дев- -70-
чат:
-Пускай утопал я в болотах,
Пускай замерзал я на льду,
Но, если ты скажешь хоть слово,
Я снова все это пройду.
Надежды свои и печали
Связал я навеки с тобой,
С твоею суровой и ясной,
С твоею завидной судьбой...
А в Михневе их ожидает катер, предусмотрительно высланный им нав-
стречу. Он уже принял на борт одну группу и завтра заберет и их.
8.
Серые волны бьются о причалы пристани. Вода ворочается тяжело и
лениво. Она уже густеет от холода. Енисей широко несет на север серо-
свинцовые воды. Сверху спускалась самоходка. В кильватер ей следовал
катер. Выйдя на створ причала, он крутой дугой изогнул за собой бело-
пенный след и стал приближаться к берегу против течения.
Иван смотрел радостно и возбужденно. И в прошлом побывал, и в буду-
щее заглянул. Он уже видел знакомый мир друзей и товарищей, предстоя-
щие встречи и радовали и волновали. А сколько всего он расскажет по во-
звращении.
Яков Родионович выглядел спокойно. Не впервые он уезжал и возвра-
щался. Все привычно, знакомо, обыденно. Но груз ответственности, кото-
рый он нес на плечах весь сезон, уже не давит. Маршрут пройден. И не
только маршрут. Приходилось нейтрализовать Михеича с его упадниче-
скими, застарелыми представлениями о жизни, и направить в будущее -71-
студента Ивана Нюкжина, укрепить его как преемника общего дела. На-
до было выдержать и общение с кержаками. Да и сейчас, маршрут закон-
чен, но дорога в будущее продолжается!
Худолеев думал свое. Резкая складка легла над переносьем. Позади про-
шлое, возврата к нему нет. Будущее неопределенно. А Яков Родионович
словно читает его мысли.
- В прошлом веке интересно, но в нашем лучше. Так я говорю?
Складка над переносьем Михеича разгладилась.
- Пожалуй, так!
- И что же?
В самое яблочко, вопрос! Те, за которыми он наблюдал с "обочины",
чужие, далекие, непонятные люди оказались теперь с ним лицом к лицу.
Также, как и он, шли по тайге, ели из одного котла, спали рядом на оди-
наковых бревнышках.
- Привык я к вам. Теперь куда?
- Оставайся на базе. Работу на зиму тебе найдут, летом опять с нами.
- На базу?! Нет, уж! Опять начальство.
- Ты же на вольной работе. Как и я!
- Вольной-то вольной. Только ты наверху, а я внизу... Пойти золотиш-
ко ишшо помыть, что ли! Пока здоровьишко позволяет... А там, гляди-
шь, и колхозы распустят...
Михеич был по ту сторону баррикады. Что тут поделаешь!
Катер мягко тычется в песчаный грунт и замирает подрабатывая вин-
том. Матрос спускает дощатый трап. Четыре человека поднимаются на
борт. Они похожи друг на друга: в изодранной, заплатанной одежке, с
полупустыми котомками, усталые, осунувшиеся. Но есть и различие.
Первый - бородатый, в серой мятой шляпе, кирзовых сапогах. Через -72-
плечо полевая кожаная сумка. Второй - приземистый, усатый, в замыз-
ганном картузе со сломанным козырьком, резиновых сапогах. Третий -
молодой, ясноглазый, в берете и тяжелых солдатских ботинках. Через
плечо у него фотоаппарат. И, наконец, четвертый - крепкий, приземи-
стый, без головного убора, в черном флотском бушлате.
Матрос убирает сходни, катер отваливает. Мошку сразу сдувает. Па-
ссажиры молча смотрят - усатый, в замызганном картузе - на отдален-
ный правый берег, где в дымке дождя виднеются темные контуры Ени-
сейского кряжа; в бушлате - на отдаляющийся берег; бородатый и мо-
лодой, в берете, смотрят вперед. Ветер с дождевой моросью бьет им в
лицо. Может быть они видят как пароходы поворачивают на этом мес-
те и по вновь построенному каналу уходят из Енисея в Обь?
