Маленькая человеческая фигурка наконец-то вскарабкалась на вершину, секунду помаячила на молочной плоскости неба и с криком ринулась вниз...
- Есть упоение...
Крик и полет оборвались вместе. Только снежный фонтан ударил и, вынырнув из него, стремительно покатилась вниз красная лыжа...
- Цел? - Я помог Володьке выбраться из сугроба.
Он что-то буркнул, отряхиваясь, и заковылял за лыжей. Потом опять полез вверх. - Есть упоение...
- Может, хватит?
- Нет, ты понимаешь, в чем тут дело! Главное, допеть фразу, и будешь уже внизу. Пока поешь - удержаться на ногах! Всего две секунды - "Есть упоение в бою
и мрачной бездны на краю".
- Лучше ори "мужик что бык"! Короче и точней.
- Нет, это не то, как-то не вдохновляет.
Шут с тобой. Я расчистил площадку, собрал сушняк. Благо в русле и на островах Детрина его пропасть.
- Есть упоение в бою...
- Трах-бах, - машинально отметил я.
В большой закопченный чайник натолкал снега, пристроил его на рогатину, чиркнул спичкой. Слабенький задыхающийся огонек нерешительно подрожал, лизнул
бересту, сухие ветки - пых-пых-пых - прямо на глазах стал расти, раздуваться, с победным гулом замахал дымным хвостом.
- И мрачной бездны...
- Трах-бах!
Тут до меня дошло, что песня стала куда длиннее. Я с любопытством приподнялся.
- Есть упоение в бою и мрачной бездны на кр-р-ры... ах. Чуть-чуть не устоял. Самую кручу пролетел, а на сочленение горы с берегом не среагировал.
И все-таки он допел. Лихо развернулся на вираже и под-
катил к костру. Весь в снегу, с царапиной на щеке, но счастливый - как международное первенство выиграл.
- Хочешь попробовать?
- Слуха нет, - отшутился я, всей спиной вдруг почувствовав громадину склона.
...Забулькал на костре чайник. Мы долго смотрели на огонь и пили черный обжигающий чай. До тех пор пока наверху, на сопках, не зашумели лиственницы.
- Ветерок пошел, - перехватил мой встревоженный взгляд Володька.- Пурга будет.
Быстро собрались, погасили костер. Что такое мартов-. екая пурга на Колыме - мы знали. А до жилья километров десять по целине.
Накрыло нас на полпути. Будто хлестнуло по долине, и в снегу мгновенно исчезли, пропали и небо, и земля. Ветер летел с такой силой, что казалось - ляг на
него - удержит.
- Может, закопаемся, - прокричал я на ухо Володьке. Он отрицательно мотнул головой и опять пошел впереди, пробивая сугробы.
Так продолжалось час, два... вечность.
Я устал уже проклинать себя за эту легкомысленную вылазку, за то, что поддался уговорам, что вообще связался с Володькой, как вдруг ткнулся носом прямо в
его спину.
- База, - постучал он лыжной палкой по высокому деревянному забору. - Сейчас ко мне, отогреешься.
Скорее в тепло. Сбросить рюкзак, лыжи, сесть, а еще лучше бы лечь, упасть...
Жил Володька в .одном из балков, щедрой пригоршнью рассыпанных по окраине нашего маленького северного городка. Вагончик, а к нему уже сам он соорудил
пристройку -коридор и комнатку для себя. Был в комнатке стол, скамейка, накрытая толстым войлоком. На полу двухпудовка, на стене гитара и цветные
картинки из журналов.
Пока я негнущимися пальцами расстегивал пуговицы и замки, Володька зашел в балок и вернулся с подносом, заставленным тарелками. Из ниши в стене - чем не
холодильник - вытащил заиндевелую бутылку.
- Мои уже спят, - вполголоса сообщил он, - придется самим хозяйничать.
Ухала за тонкими стенками пурга.
- Прекрасно погуляли, - заключил Володька.
- Да уж!..
- Что ты, что ты! - загорячился он.- Ведь это же здорово, когда пурга, дождь, гроза. По мне хуже нет, когда погода стоит монотонная, серая, как мертвая.
А тишина, туман -знаешь, как они давят. Будто гирю на шею положили и сгибают, сгибают. Любую речку переплыть можно, с любой пургой побороться. А как
бороться с тем, что нельзя ухватить, а?
В чем-то я его понимал.
- Да ты, никак, поэт.
Володька замолчал, будто споткнувшись. Потом, поколебавшись, достал толстую общую тетрадь.
- Давно хотел показать, да как-то не решался. Посмотришь?
Он робел. Чувствовалось, как важен для него этот шаг и как страшно ему услышать приговор.
...Всего - кроме робости - я мог ожидать от Володьки Рудакова. Помню, как впервые появился он в нашей редакции. Я как раз расшифровывал диктофонную
запись. Перебивая диктофон, рявкнул селектор:
- Зайди ко мне!
Рявканье редактора меня не напугало. Все знали, что у него неладно со слухом.
Но сейчас шеф был явно рассержен. Перед ним лежал вчерашний номер газеты, и я увидел, что мой очерк - на целую полосу - которым я втайне гордился - густо
перекрещен красным.
- Ошибка? - виноватым и в то же время будничным голосом спросил я. Когда ошибка, то только так и надо. Мол, виноват, но в нашей работе без накладок не
обойдешься. Так что явление нормальное.
- Вранье! - раздался молодой басок, и тут только я заметил незнакомца. В углу сидел коренастый паренек в белом подшлемнике и рабочей спецовке. - Но не по
вашей
вине, — заторопился он и поднялся. — Вас просто ввели в заблуждение, обманули.
Это он по наивности своей думал, что если журналист наврал потому, что его обманули, кому-то легче. Мало того, что для читателей в любом случае ты так и
останешься лжецом, а для обманувших и для себя самого ты еще и дурак.
- В общем, разбирайтесь,- сказал редактор.- Потом доложишь.
- Я из этой бригады, - представился паренек,- Рудаков. А дело тут такое.
Он стал рассказывать...
Да, провели меня как мальчишку.
То, за что я хвалил бригаду, оказалось липой и элементарной припиской. На выемке грунта работал экскаватор, а показали ручной труд. Жилой дом по
Советской и вправду бригада раньше срока сдала - только до сих пор там одно звено держат - недоделки устраняют.
- Ну и насчет хозрасчета,- закончил Володька. - Совсем перебор. Никто и никогда не считал, сколько мы расходуем бетона, досок, энергии. Выводят средний,
а для "маяков" чуть-чуть и натягивают. Да у нас на площадке даже счетчика нет, о чем речь.
- Ваши замечания все?
- А это не мои замечания,- чуть обидевшись, сказал Володька. - Бригады.
- Ну уж, бригады. Что ж вы, о липовых нарядах только узнали? А когда в ведомости расписывались, что же не возмутились?
- ...Словом, так,- заключил редактор,- пусть бригада соберется и обсудит очерк. Я с управляющим трестом договорюсь. Думаю, им самим интересно будет...
Бригада отделывала школу и собралась прямо в одном из классов. Для начальства притащили откуда-то стол, накрыли газетами. Положили доски на козлы, и
начальник участка сказал, что очерк вызвал споры и надо обменяться мнениями.
- Дак я-то что,- простодушно развел руками Антоныч.-Сказали - зачитай, я исполняю.
Рабочие засмеялись. Бригадир аккуратно свернул листочек и спрятал его.
- С приписками надо кончать. Мне-то старому (он пропустил крепкое словцо - начальник укоризненно покачал головой), а вот молодых портим. Они уже иногда -
и работа есть - не работают: напишут, говорят.
Но тут поднялся начальник планового. Я знал, о чем он будет говорить.
- Стройка, мужики, процесс сложный. Где-то что-то не состыковалось у одного из наших субподрядчиков, а страдаем мы. Цемент на район не дали, техника
поломалась. Да, приходится иногда выводить, брать, так сказать, в долг у будущего. Но давайте сделаем перерасчет хотя бы за последний месяц. Хотите,
скажу, чем все это кончится.
- Давай, чего уж.
- Из нас кое-кого накажут, так. Вас попросят добровольно вернуть незаконно полученные деньги - премии, так! Зарплата будет тю-тю! И вы со стройки
побежите, так? Ведь побежите?
Собрание молчало.
- А значит, и школу эту вовремя не сдадут. И дом, где многие из вас, в том числе Рудаков, ждут квартиры,- тоже.
- Это что? - опять не выдержал Рудаков,- вы приписки, махинации оправдываете?
- Ну, насчет махинаций еще надо доказывать. Тут пока ты один, Рудаков, это утверждаешь. А Антоныч, он больше об этом в целях профилактики, что ли.
Теоретически.
Антоныч только головой дернул да шеей покрутил, будто воротник ему мал стал, но смолчал.
И все смолчали. А потом недовольный чей-то голос пробурчал:
- Давай завязывай. На смену завтра.
И все собрание. Я облегченно вздохнул. В решении, копию которого мне вручил потом секретарь парткома, только и было: "обсудили, сочли правильным...
решили работать еще лучше".
А Володьке я сказал, что в общем-то он во многом прав, но плетью обуха не перешибешь, нет. Тут система нужна и долгая кропотливая работа.
Вряд ли он тогда внял моему совету. Но отношения наши заладились... мы оказались соседями, оба любили по сопкам в выходные побродить, в футбол погонять.
...И вот стихи. Я перевернул несколько страниц. Конечно, "кровь-любовь", страсти-мордасти, весь набор из жестокого романса поэта-дилетанта.
- Ты не здесь, - поморщился Володька, - в покое. Тетрадь я захватил с собой,
Разумеется, на следующий день мне выпала командировка на отдаленный прииск, а потом надо было срочно писать в номер, после в другой, пока еще свежи в
памяти лица, звучат в ушах голоса, пока еще можно остановить фразу, так удачно подслушанную в поездке. А потом приспели другие дела... и не было, не было
времени взяться за Володину общую тетрадь. Да мало ли подобных тетрадок и стихов прошло через мои руки. Десятки, сотни. Школьницы, торопящиеся загнать в
клетку рифм свою весну, пенсионеры с поэмами-инструкциями... Боже, что это за тяжкий труд искать в них поэзию, да просто живое человеческое слово. И
отвечать...
"Уважаемый товарищ имярек. Внимательно прочел Ваши стихи. Что-то понравилось (а что, убей Бог, не скажу!). Но поэзия - дело нелегкое (в грамм добыча - в
год труды). Надо учиться, читать классиков.
Ждем новых писем..."
Я столкнулся с Рудаковым уже весной, на депутатской сессии. Володька, оказывается, депутат горсовета.
. Крепкий, плотный, Володька навис надо мной, на его лице читалась робкая надежда.
- Ну как?
- А знаешь, ничего,- нахально соврал я.- Кое-что, может, отберу для публикации. Но, понимаешь, стихи - дело серьезное.
Дотронулся до его плеча и - как откровение:
- Учиться надо.
Именно так - похлопать по плечу и дать мудрый совет -назидание старшего товарища: учиться надо.
Он радостно встряхнул своим белобрысым чубчиком, заторопился:
- Да я понимаю, читаю - поступать надумал и...
Ах, каким счастьем бывает иногда звонок даже на очень скучное совещание.
А на совещании он отчудил. Уже и проект прочитали. "Дополнения есть?" - спрашивает председательствующий. -"Нету!" - хором кричат все. Но тут поднялся
Володька. "Как это нет? - говорит, - я сказать хочу".
Председательствующий пожал плечами. Дело-то обсуждалось простое - помещение для спецмагазина выделяли. Для обслуживания ветеранов войны.
Начал Володька странно - с вопроса:
- А куда сначала это помещение хотели?
Заместитель председатели горисполкома Анохин - дородный, умный мужик, давно бы в председателях ходил, если бы за браконьерство не погорел, властно
оборвать хотел:
- Товарищ... э Рыбаков. Мы же договорились - вопросы в письменном виде.
- Рудаков я. А магазин этот под молочную кухню планировался. Я-то строил, знаю. И знаю, что в нынешней молочке творится. По два часа женщины с колясками
- на улице - в очереди.
Помолчал и совсем тихо:
- На месте фронтовика, если он настоящий, я бы в такой магазин не пошел.
И все - сел.
Ну тут ему и досталось. Во-первых, он еще не на месте, во-вторых, недопонимает, в-третьих...
Мне его даже жалко стало. И досадно. Аника-воин выискался.
Так я ему потом, на бегу - торопился в номер отчет сдать с сессии - и сказал:
- Аника-воин!
А потом меня перевели в областную газету, и все дела, в том числе и стихи в общей тетради, были отложены и... забыты.
...После долгого отсутствия всегда находишь перемены. Как похорошел, подрос мой городок. Пятиэтажки шагнули и самому берегу. И на том месте, где стояли
балки строителей, уже зиял громадный котлован.
Но несколько вагончиков, в том числе и его, приметный, стояли на окраине, правда, уже не на северной, а на южной стороне.
Он был дома. Строгал какой-то брусок.
Поздоровались. Выглянула из балка его тонкобровая Ольга, кивнула и исчезла.
- Дуется, - сказал Володька. - Что квартиру не получил. А чего - так когда-нибудь нас и в Сочи завезут. А там знаешь сколько такой вагончик, да с
пропиской - ого! Вот только стенки ободрали, без меня перетаскивали.
- А ты где был?
- На установочной сессии, - небрежно сказал Володька. - В Дальневосточный, на филфак поступил.
Но слова эти он произнес и поздравления мои принял как-то слишком уж ровно. Равнодушно, точнее. Что-то его мучило, и даже о стихах своих, к моему
облегчению, не спросил.
Это "что-то" я узнал от других. При распределении жилья против Володькиной кандидатуры был Анохин. Есть, мол, более нуждающиеся. Рассказали и о причине.
В составе комиссии Володька проверял мясозавод. Выяснил, что уплывает "налево" мясо-колбаса. Прижатая к стенке, директор огрызнулась: "Вы же и берете,
Анохин, к примеру".
На очередной сессии молодой депутат Рудаков встал и громогласно все изложил.
Возмущенный Анохин потребовал разбирательства.
Районная комиссия обвинения Рудакова не подтвердила.
Я представил себе, как оно шло, это разбирательство. Директор мясозавода от своих устных обвинений отказалась, конечно, а взять с нее письменное
объяснение еще при проверке - у Володьки опыта не хватило. Наверное, думал, что если в присутствии людей один что-то скажет, то-сказанное всегда легко
подтвердить. Он вообще хорошо о многом думал.
Но я уже влезать в это дело не стал, слава Богу, ученый. Да и что я мог поделать - рядовой газетчик.
А тут отпуск, командировки одна за другой - оглянуться некогда.
И то ли от переутомления, то ли от чего другого, но я вдруг надолго заболел, и сразу появилась уйма времени -читай, решай кроссворды, смотри телевизор, а
надоест -спи.
И тогда-то, перебирая бумаги, наткнулся я на общую тетрадь.
Взглянул мельком. И этого было достаточно, чтобы тренированный взгляд схватил строчку:
Я сюда прихожу не просто...
Дальше уже сработало любопытство. Куда это "сюда" и почему "не просто"?
Я сюда прихожу не просто посидеть, посмотреть в ручей — здесь слезает с меня короста всяких жизненных мелочей.
Да! Я даже на обложку тетради посмотрел. Точно - В. Рудаков:
Стал читать все подряд.
"Нас нельзя упрекнуть неудачной судьбой - сами выбрали путь к высоте голубой. Ясно видим мечту - хоть глаза завяжи - высоту, высоту, этажи, этажи..."
"Дом скрипел, гремел, работал. Брызги, стружки, перестук. "Не робей! - хохочет кто-то. - Подходи, закурим, друг!"
Это были стихи.
"Жизни его этап - упрямые этажи. Строил дома прораб -сам во времянке жил. Строил в жару и снег, наперекор дождям, строил прораб для всех - и не успел для
себя!"
Болван, что мне стоило заглянуть тогда дальше первых страниц - тут же наверняка его ранние стихи. Ну да, вот и дата — 1970 год. Это ему лет шестнадцать
было...
А вот еще: "Летят над миром чьи-то жены, стучат на
стыках их вагоны... Глаза их строги и ясны. Мужья в беде -о женах сны. К ним тянутся чужие руки - стареет женщина в разлуке".
Я вижу дыма жирный жгут.'
И мечется огонь проворный
Архивы жгут...
Архивы жгут!
Архивы жгут, и дым их черный
Страшнее мне, чем крематорный.
Я читал долго. Почти всю ночь. И люто завидовал. И Потом, даже не пытаясь заснуть, думал. Конечно, у него недостает техники. Техника есть у меня, но так
я писать никогда не буду...
Конечно же, я заторопился ему ответить. Сразу. Немедленно. Откровенно и подробно. Испортил несколько листов и остановился.
Как я ему объясню, почему больше года держал тетрадь... не читал? А если читал, то где были мои восторги раньше? Чем я оправдаюсь за то, что у него -
поэта! - украл его Время.
Нет-нет, надо сначала дать подборку в газете. Тогда Володьке* можно заявить, что боялся высказать свое мнение, ждал вывода редколлегии. Да он тут, после
публикации, на седьмом небе от радости будет. Еще бы — сразу в областной газете, а то и в альманахе.
Я сделал эти подборки. Почистил по мелочам, отпечатал в двух экземплярах и, как только выздоровел, разнес по редакциям.
В альманахе сказали "почитаем", а в газете взяли, и вскоре в праздничной полосе вышли Володькины стихи.
И на следующий же день с первым утренним автобусом ехал я к Рудакову. В портфеле лежали свежие, еще краской пахнущие газеты.
В городке, на автобусной остановке, встретил бывшего ' своего соседа, лейтенанта милиции Петра Кулешова. Он был на машине.
- О, как кстати. Помоги добраться до южной окраины. У меня встреча с Рудаковым, а времени в обрез.
- С кем-с-кем встреча? - переспросил он. С Рудаковым. Да ты знаешь его.
Петр секунду поразмыслил и газанул. Но вырулил почему-то в другую сторону.
- Он что, уже не живет там?
- Не живет.
- Квартиру получил?
Кулешов опять как-то непонятно буркнул:
- Получил.
И тут же резко, так что я в ветровое стекло лбом въехал, остановился.
- Вылазь.
Я оцепенело сидел. Мы были у ворот кладбища. Какая-то надежда еще догорала во мне, и я жалко, глупо, по инерции продолжал: — Они что тут, работают?
- Нет, - философски сказал Кулешов. - Они свое отработали.
Он провел меня к могилке, без него я бы не нашел. Маленький деревянный обелиск безо всяких надписей и знаков.
- Фотография была, - вздохнул Кулешов, - да видно, ветром сорвало.
.. .В маленькой тесной кухоньке Кулешова мы пили водку и он рассказывал:
- Тут вообще-то темная история: убийство - самоубийство. Жену с детьми к родным отправил, а сам "загудел". Прогулы. С работы раз приходят - закрыта
дверь. Второй раз - тоже. Обратились в милицию.
- Постой, он не пил вроде.
- Это он до отсидки не пил.
- Какой... отсидки?
- Ты и этого не знаешь! На учебу он поехал во Владивосток. Подрался. Как он объясняет, кого-то обидели, он вмешался, но свидетелей, доказательств - нет.
Свидетелей нет, а парень он здоровый, знаешь. Словом, зацепил одного. Полгода железную дорогу строил.
Вернулся, а тут ему наплели - Ольга твоя, мол, гуляет.
Ну, представь его состояние. То депутат, уважаемый человек, счастливый муж и отец и вдруг... такое. Ты же знаешь, как у нас любят: падающего - толкнуть.
Закон самбо. Всякая шваль, что и пальца его не стоит, грязь на него лила.
"А как бороться с тем, что нельзя ухватить", - вдруг вспомнилось мне Володькино...
- Так что косвенные доказательства его самоубийства есть.
- А убийства'?
- Пил он не один - еще трое. Все птахи перелетные, та еще публика. И ушли почему-то через окно. И магнитофон его забрали.
- Нашли их?
- Нашли. Думаешь, Кулешов зря свой хлеб ест? В Хабаровске взяли. Ну и что! Магнитофон Рудаков им продал -и правда в квартире деньги обнаружили. Через
окно вылезали, потому что хозяин ключи спьяну не мог найти. И главное - время их ухода и смерти не совпадает. Не намного, может, часов на пять-шесть, но
не совпадает.
- Ну а твое, личное мнение?
- Мое? Как бы там ни было, погиб он потому, что один остался. Совсем один. И он к этому шел.
- Ольга-то как?
- Ольга замуж вышла через месяц,- жестко сказал Петр и в свою очередь спросил:
- А тебе-то зачем он вдруг понадобился? Ты последний год тоже не здорово с ним контачил.
Я попытался объяснить.
- Да-а,- протянул Петр.- Все мы...
И пошел отсыпаться перед дежурством.
...Цветов в поселке я не нашел и перед отъездом положил на могилу газеты с его стихами, крепко придавив их тяжелым камнем.
"...Прощаясь, не видел я взлетных полос и поезд не бросил мой крик под откос. На шумный перрон не ступила нога, не сдвинул винтами корабль берега..."
Бежали за окном автобуса волны сопок.
И все звучало его, мной полузабытое:
- Главное, пока поёшь, - удержаться на ногах! Я знаю, почему ты не удержался, Володька! Как жить теперь мне?
...К счастью, все это вскоре прошло.
Валерий Фатеев
